Японское искусство войны. Постижение стратегии

То, что воины и стратеги оказали влияние на характер японского дзэн-буддизма, отчасти объясняет тот ореол таинственности, что окутывает дзэн. Здесь мы имеем дело с той же самой хитростью, частью «искусства выгоды», нередко использовавшегося для облечения небуддийских и даже чуждых буддизму элементов бусидо в буддийские одежды. На уловку эту по незнанию попадались многие японцы, не говоря уже о европейцах.

Аспекты японской культуры, обычно менее всего вызывающие симпатии среднего европейца, как правило, коренятся не в буддизме, а в синтоизме; последний же зачастую способствует и разделению в мышлении всех людей на японцев и не-японцев. Поэтому критический подход к вопросу о дзэнском влиянии на японскую культуру и западную цивилизацию требует особого внимания к «синтоистским элементам» мышления японцев, элементам, не имеющим ничего общего с дзэн-буддизмом, но при этом зачастую воспринимающимся в качестве его неотъемлемой части.

Основные синтоистские «болезни», в течение долгих столетий поражавшие дзэн-буддизм, следующие: фетишизм, включая ритуализм и привязанность к изысканному; преданность конкретным людям, живым и мертвым; священное церемониальное возлияние сакэ в синтоистском культе; иерархичность и авторитаризм; тенденция к восприятию физического тела как реальности; расизм и местное сектантство.

Еще одна черта, присутствующая в современном японском дзэн-буддизме, но отсутствующая и в буддизме, и в синтоизме, – это женоненавистничество, свойственное и всей японской культуре в целом, – в последнем случае ее можно объяснить восьмисотлетним правлением военного сословия. Здесь, несомненно, сыграли свою роль официальное конфуцианство и милитаризм, но никак не буддизм и не синтоизм. Но явление это зачастую столь тесно ассоциируется с дзэн-буддизмом, что для понимания аутентичного учения в его классическом духовном смысле исследователь обязан забыть о нем.

Утагава Куниёси. Вада Хейта Таненага убивает гигантского змея. Ок. 1834–1835

В связи с этим стоит заметить, что милитаристский дух оказал воздействие также и на эмоциональную, и на сексуальную жизнь японцев – иногда это тоже связывают с ригористичностью дзэн-буддизма. В действительности же все дело здесь в мировоззрении воинов-самураев, «реформировавших» дзэн-буддизм в угоду своим целям. Даже в сегодняшних насквозь пронизанных эротикой средствах массовой информации сексуальные отношения могут изображаться почти как изнасилование; а любовь обычно предстает полностью несовместимой с долгом.

Все эти моменты, обычно смущающие европейцев и зачастую определяющие их взгляд на психологию японцев, не имеют ничего общего с духом буддийского учения и есть не что иное, как пережитки восьми столетий самурайского правления. Японская литература классического периода ясно свидетельствует, что до того, как в XII веке к власти в стране пришло военное сословие, чувственные переживания играли в их жизни куда большую роль. Одним из первых актов военного правительства Японии стало запрещение тантры, одного из направлений буддизма, в котором в качестве средства пробуждения сокрытых сил сознания использовались апеллировавшие к чувствам живопись, музыка и эротические церемонии.

Некоторые истоки отчужденности двух полов, которую, как правило, отмечают все, кто пишет о Японии, связаны с суровыми действиями военных властей, начавшимися еще восемь столетий тому назад: это одновременно и стимулировавшаяся, и подавляемая сексуальность – одно из скрытых последствий жестоких войн и проявление данного феномена в садомазохизме. Сходные явления можно усмотреть во всех других обществах, находившихся или находящихся на «милитаристском» этапе своего развития.

Неудивительно поэтому, что в «И цзине», классическом китайском сочинении, на протяжении тысячелетий считавшемся на Востоке одним из главных и лучших руководств по искусству государственного управления, содержатся предостережения о недопустимости узурпации гражданской власти военными. Негативные последствия восьмисотлетнего самурайского правления в Японии в достаточной степени подтверждают истинность и глубину пророчеств бесценной книги.

Милитаризм настолько извратил дзэн-буддизм, равно как и японскую культуру в целом, что совсем сбил с толку некоторых исследователей, считающих различные проявления японского мазохизма не только имеющими какую-то связь с дзэн-буддизмом, но даже следствием дзэнской «практики» и «пробуждения». Более того, сами японцы сегодня подвержены возможности обмана со стороны ложного и извращенного дзэн-буддизма в не меньшей степени, чем европейцы, в результате чего те или иные противоборствующие элементы современного дзэн-буддизма обычно воспринимаются не такими, какие они есть на самом деле. Игнорирование подобных конфликтов ложится тяжким бременем на нынешний дзэн-буддизм – он начисто лишен и ясности, и здравости, и оптимизма, и, что, быть может, самое худшее, он, по всей видимости, уже не оказывает значительного влияния на культуру.