Ярко пылающая тень

– Именно. Папа знал, какой он беспринципный человек. Мне приказали повиноваться ему во всем. Я так и делал. – Лорд снова посмотрел на меня, и в его взгляде сквозило чувство вины. – До недавнего времени.

– Что вы сделали?

– Он хотел получить то, чего я не имел права отдавать.

В моей голове вспыхнул свет, и я вспомнила снова ту сцену, когда Блэквуд ворвался в дом колдуна вместе с Руком, вспомнила, как он торопил меня, оставляя Рука позади, как он внезапно прозрел, подумав… нет, узнав, что Рук в опасности. Я вскочила с кресла. Лорд поймал меня за запястья.

– Как вы могли?!

– Никак. Поэтому мы и вернулись. Что бы Пейлхук ни планировал, я знал, что не имею права жертвовать Руком, чтобы спасти себя.

– Что Пейлхуку от него нужно?

– Не знаю. Клянусь! – Блэквуд рухнул на колени и свел ладони вместе. Казалось, он молился. – Мне очень жаль.

Пытаясь прийти в себя от гнева, я села:

– Зачем вы мне это рассказали?

– Магистр Пейлхук угрожал, что расскажет всем о тайне моей семьи, если я не отдам ему Рука. Утром мне пришло письмо. Уже завтра каждый чародей в городе будет обо всем знать. Я потерпел крах.

– Но почему вы рассказываете мне об этом сейчас?

– Потому что я хотел дать вам шанс. – Глаза Блэквуда стали безумными. – Я называл вас простолюдинкой, делал вид, что превосхожу вас по праву рождения. – Он взял меня за руки и закопался в них лицом. – Ударьте меня, сожгите, делайте что хотите. Я заслуживаю вашего наказания больше, чем кто-либо другой.

Вид у лорда был такой, словно он терял рассудок. Будь я моложе и глупее, то с радостью воспользовалась бы случаем и напала на него. Но я знала, каково это – врать, чтобы сберечь свою шкуру.

Я нежно погладила юношу по голове:

– Это слишком тяжелое бремя, чтобы нести его в одиночку.

Блэквуд уперся головой мне в колени, будто растаял от облегчения. Я села рядом с ним. Какое-то время мы просто смотрели на огонь.

– Я ошибался на счет вас, – прошептал лорд. – Поначалу вы были для меня как заноза. Но теперь вы единственный человек во всем доме, который полностью понимает меня. – Это правда. Мы были похожи и скрывали ужасные тайны от всего мира. – Впервые за долгое время мне захотелось, чтобы кто-нибудь был обо мне хорошего мнения.

Блэквуд открыл мне свою душу. Чтобы быть достойной этого, я тоже должна исповедаться.

– Я не чародейка. Микельмас рассказал, что мой отец был колдуном и тоже мог возгораться. Я не особенная. И не ваша избранная.

Я думала, что признаться во всем будет больно. Чудовищно больно. Но все, что я чувствовала, это облегчение.

Блэквуд задумался.

– В пророчестве говорилось о девочке из чародейского рода. Колдуны – потомки чародеев. Возможно, это и имелось в виду.

В его голосе появились нотки отчаяния. Ему нужно было увериться в моем статусе.

– Микельмас считает, что спикеры не могли совершить такой ошибки.

– Но вы можете пользоваться посохом.

– Я гибрид двух рас, но родилась колдуньей. Вы должны знать правду.

Юноша молчал с минуту, но потом сказал:

– Вы нужны нам, и это главное. Остальное всего лишь частности.

Он ласково взял меня за руку. В этом жесте не было ничего романтического, но между нами родилось какое-то новое, более глубокое чувство.

Мы долго сидели бок о бок и чувствовали, как тяготы постепенно отступают от нас.

* * *

За завтраком все молчали, ничего не происходило. Письмо не пришло. Агриппа не вскакивал с места, не указывал на Блэквуда и не кричал: «Голову с плеч!» Разве что попросил передать ему мармелад. Под конец трапезы мне казалось, что Блэквуд вот-вот хлопнется в обморок. Да и сама я, откровенно говоря, чувствовала себя не лучше.

Мне хотелось встретиться с Пейлхуком и выяснить, что он задумал, но это было невозможно. Нужно было готовиться к вечеру. Как только все закончили завтракать, мы быстро провели последнюю тренировку и приступили к выполнению следующей задачи – приводили себя в порядок и одевались.

Весь день прислуга бегала по дому, в то время как молодые чародеи искали свои котелки, гадали, хорошо ли начищены их туфли, и жаловались на то, что у них никак не вырастет нормальная борода.

Лилли мыла, пудрила и наряжала меня, пока я не почувствовала, что скоро сойду с ума. Затем она закрепила мне волосы шпильками, попутно царапая голову так, что у меня заслезились глаза.

Когда на улице начали сгущаться сумерки, кто-то постучал в дверь. Элиза вошла в спальню с посылкой в руках.

– Ну вот! Я пригрозила мадам Вольтиане, что уничтожу ее, если платье не будет готово вовремя, – сообщила девушка, прежде чем очень театрально плюхнуться на мою кровать. – Ты просто обязана рассказать мне потом все вкусные подробности. Мне запрещено ходить на бал до следующего года, когда я отпраздную свое шестнадцатилетие. Поэтому сегодня я буду сидеть дома с мамой и вздыхать перед камином.

Я открыла посылку и достала наипрекраснейшее платье, филигранно прошитое золотой нитью, на белой атласной основе, с похожим на плащ шлейфом, цепляющимся аграфом к плечам. Юбка была такой пышной, что занимала всю кровать. Я изумленно покачала головой. Это платье – настоящее произведение искусства!

– Элиза, оно слишком красивое.