Ярлыки

Его глаза сделались нежными и томными, когда он наблюдал за ней. Маккензи захихикала, расстегнула молнию на его брюках и высвободила его член. Элистеру многого и не требовалось — он уже был готов. Он задрал на Маккензи свитер и начал сосать ее груди. В шутку она сначала намазала немного икры на его член, а потом медленно слизала ее с него. Он взял немного икры на кончик пальца и намазал на ее соски, потом, наклонив голову, тоже слизал ее. Она в восторге заверещала.

— О Господи, это действительно здорово! Готовая принять его, она сняла с себя одежду.

— Мой сладкий Элистер! — пробормотала она, зажмурив глаза, когда он вошел в нее, и стала медленно двигать бедрами навстречу ему, словно они танцевали. Она запустила пальцы в его тонкие белокурые волосы, а он не спеша усиливал ее возбуждение. Он никогда не делал ошибок, всегда был таким нежным. Когда Маккензи почувствовала, что ее наслаждение приближается к пику, она стала долго и судорожно вздыхать, и он воспринял это как сигнал, что и ему можно кончить. Он тогда задвигался так быстро, что она достигла еще одного оргазма, а затем они кончили одновременно. В спазмах содрогалось все его тело, он громко стонал, и она тоже разделяла его наслаждение. Это было самое прекрасное чувство в мире — знать, что она способна дать мужчине такое наслаждение. Прошло несколько минут, их дыхание вошло в норму. Им снова стали слышны звуки с улицы.

— Я хочу купить самую красивую мебель, Элистер, — пробормотала она, — итальянскую, стильную. «Блумингдейл» открыт допоздна — ты не сходишь со мной?

Они проходили через ее бутик. Было пять часов дня, и покупатели разглядывали вещи на вешалках.

— Я хочу поговорить с тобой кое о чем, — негромко сказал Элистер. — Я работаю для «Голд!», или как?

— Но ты ведь все время здесь, разве не так? — Маккензи пощекотала ему подбородок. — А кем бы ты хотел быть? Генеральным менеджером?

Он нахмурился:

— Может быть, ты бы поговорила предварительно со своей семьей, прежде чем раздавать должности?

Маккензи привела в порядок стопку ярких свитеров, сложив их в акриловый куб.

— А как ты думаешь, за что я сражалась с ними всю неделю?

Он побледнел, и она увидела, насколько это было для него важно.

— Значит, они не хотят меня? — Он пытался говорить бесстрастно.

— Ох, беби! — Она сделала большие глаза. — Я должна воевать за каждый пустяк, значит, и за тебя! И мы хотим тебя, Элистер!

Она импульсивно обняла его, и стоявшая рядом покупательница хихикнула.

— О\'кей, но я хочу настоящий контракт, Мак, — предупредил Элистер, — и приличное жалованье.

— Да? Вот так неожиданно хороший контракт? Мне не нравится, что ты относишься к этому так серьезно. Для меня это еще похоже на игру в магазин. В чем дело? Тебе нужны деньги? — Она нагнулась над прилавком, нажала на клавишу кассового аппарата, вытащила из него пачку двадцатидолларовых банкнот и протянула ему. — Слушай, тебе достаточно только попросить меня, дорогой. Господи, я знаю, что ты так работаешь ради меня, что у тебя задница отваливается.

Он взглянул на деньги, которые она совала ему, затем на покупательниц вокруг.

— Мак, — сказал Элистер, — так не делают…

— О, не будь таким упрямым! — Она засунула деньги в карман его блейзера.

Маккензи отпустила продавщиц и сама заперла магазин. Элистер выровнял стеллажи и погасил свет. Когда они очутились в темноте и им оставалось только включить сигнализацию, он привлек ее к себе.

— Давай поженимся, Мак, — прошептал он.

Она обняла его, а затем резко ответила:

— Нет! — Он отшатнулся от нее, разочарованный, — Давай будем долго-долго жить в грехе. — Она взяла его за руку и вывела в сторону Второй авеню. — Женитьба — это такая древность, варварская практика, дорогой, а я еще многое должна сделать сначала! Я хочу повидать мир.

— Женатые люди тоже путешествуют, — напомнил он.

— Пойдем в «Блумингдейл», и ты поможешь мне выбрать мебель. — Маккензи поцеловала его в щеку. — Мы успеем поговорить об этом, если я забеременею. — Чего я не хочу, добавила она мысленно. И ни на минуту раньше, чем мне исполнится тридцать, поклялась себе же.

«Если бы только ты была здесь! — писала она Майе в Париж. — Мы обедаем в самых шикарных местах. И мне нравится иметь деньги, чтобы тратить их, Майя, просто швырять ими».

И Маккензи швыряла их каждую субботу в «Блумингдейл», где ее уже знали как сумасбродную покупательницу, которая приобретает самые большие флаконы духов, какие только есть на полках, и гигантские бутылки «Дом Периньон» после целого дня работы без перерыва в «Голд!»

— Если ты приняла две с половиной тысячи долларов и у тебя гудят ноги и болит спина, то что такое сорок долларов за бутылку выпивки? — смеясь, говорила она Элистеру.