Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси

– А он сам где?

Дурацкий вопрос, если гонец приехал к князю в Ракому, значит, не знает, где Ярослав. В это время появился и Рёнгвальд, задал тот же вопрос:

– Что с князем?

– С каким? – окончательно ошалел гонец.

– Да ты кто? Откуда?

– Я из Киева к князю Ярославу сказать, что его брат князь Мстислав Тмутараканский с войском под городом встал. – Глядя, как опускается без сил на лавку княгиня и кулак Рёнгвальда крушит доску стола, он перепугался окончательно. – Город закрылся, но рать большущая под стенами стоит… стояла, когда я уехал.

Рёнгвальд и Ингигерд молча уставились друг на друга. Не дождавшись от них ответа, гонец решил напомнить о себе:

– Мне к князю нужно…

– Да нет его, в Суздальские земли уехал! – отмахнулась Ингигерд.

– А чего ж теперь делать? – Первой мыслью парня было, что до Суздаля его конь, пожалуй, не дотянет.

Княгиня подняла на парня голову:

– Иди отдыхать, без тебя обойдемся! Точно говоришь, Мстислав Тмутараканский?

– Как есть! – обрадовался нормальным вопросам гонец. – А с ним этих… степняков полно!

– Печенегов привел?

– Не, сказывали, у него теперь своих много, он касогов привел.

– Кого?!

– Касогов. Но тоже страшные.

– Иди.

Когда гонец вышел вон, установилось молчание, Ингигерд и Рёнгвальд думали об одном и том же, пытаясь понять, как лучше поступить. Значит, Мстислав все же решил биться с братом за Киев? Вот когда Ингигерд порадовалась, что не осталась в Киеве с детьми! Но и теперь положение было не из легких.

– Гонцов к Ярославу в Суздаль, только чтоб не на Мстислава шел, а сюда спешил! – опомнился Рёнгвальд.

– И к Энунду в Упсалу. Сама напишу, чтоб дружину прислал.

Рёнгвальду хотелось спросить, мол, его людей мало, но Ингигерд объяснила и без вопроса:

– Отбиться и твоей да княжьей хватит, а вот выгнать этих, как их… касогов мало будет. Помощь нужна.

Полетели гонцы в Суздальщину и поплыли в Швецию к брату княгини Энунду. Ингигерд подумывала, не попросить ли помощи еще и у Олава, все же родич, но вовремя осадила себя: князь обидится.

Ярослав тоже примчался в Новгород, едва услышав дурную весть. Правда, к его приезду Ингигерд и Рёнгвальд уже знали, что Мстислав не стал брать город мечом, постоял и ушел в Чернигов.

Лето снова обещало быть беспокойным. Да и осень тоже.

И опять Новгород собирал ополчение помогать князю Ярославу отбить Киев от очередного находника – его тмутараканского брата Мстислава.

* * *

Увидев, как по дороге к Ракоме едет дружина князя с самим Ярославом во главе, Ингигерд почему-то чуть не расплакалась. Обычно твердая как камень, она вдруг осознала, как страшно оставаться без мужниной защиты даже в Новгороде, который в обиду не даст, где совсем рядом свои земли, да и до родины недалеко.

Княгиня вышла навстречу и еще раз столкнулась с недостаточным вниманием Ярослава, тот едва обнял и поцеловал жену и тут же умчался распоряжаться вместе с Рёнгвальдом. Такое невнимание страшно обидело Ингигерд, к вечеру, когда, едва живой от усталости дальнего пути и многих забот в Новгороде, князь добрался-таки до своего терема в Ракоме, дети уже спали. Да и сама княгиня тоже собиралась ложиться.

В горле от обиды стоял комок, пусть, если ему дружина и Новгород дороже, то пусть! Она уедет в Ладогу и будет жить там! Сначала здесь бросил, умчавшись в Киев, потом в Киеве, когда воевал с Брячиславом, теперь вот снова у него то Суздаль, то Мстислав… А сына вон на коня пора сажать, да и дочек, небось, забыл, как по именам зовут. О себе Ингигерд старалась не думать, конечно, молодой женщине было горько сознавать, что у мужа другие занятия, пусть и нужные, но все же…

Это не Олав – уже привычно рассудила Ингигерд и отвернулась к стене, кутаясь в накидку, хотя было довольно жарко. Она дала себе слово с завтрашнего дня быть с мужем холодной. Как лед! Если она не нужна князю, так и князь ей тоже! О том, чтобы завести другого для услады тела, даже в голову не приходило. А вот об Олаве снова думалось, но не как о любовнике или мужчине вообще, а как о благородном короле, который не стал бы бросать жену с детьми одну надолго!

Ярослав, едва отряхнув пыль с сапог и одежды, метнулся к детям. И Владимир, и обе дочки уже спали, сладко посапывая. Их мамка, поняв, кто перед ней, вскочила, бестолково засуетилась, хотя князь приложил палец к губам: «Тише. Я только гляну». От шума проснулся сынишка, взвизгнул, бросился на шею к отцу:

– Тато!

Ярослав уже забыл про осторожность, подхватил Владимира на руки, прижал к себе. Мальчик гладил его жесткие, выгоревшие на солнце волосы, в которых уже появилась седина, впалые от усталости щеки, прижимался своей розовой от сна щекой.

Теперь проснулись и девочки, старшая Эллисив сидела на своей постельке, вытаращив глаза, а младшая Анастасия вдруг принялась плакать с перепугу. К ней метнулась кормилица, стала уговаривать:

– Что ты, дитятко, что ты? То тато твой приехал, тато.

Эту картину застала вошедшая в комнату Ингигерд.

Ярослав, увидев жену, поманил ее:

– Иди к нам.