Ярослав Мудрый. Великий князь

– Ярославу я отдаю Новгород. Тебе надо ощутить себя властителем большого княжества, ибо тебе оное весьма пригодится.

В словах отца Борис уловил какой-то скрытый смысл, но он не стал допытываться.

Владимир провожал сына в Ростов с немалой печалью: он и в самом деле искренне полюбил Бориса. (Ох, уж эти старания дочери Феофаны!)

Отъезд сына в Ростов омрачил душу цесарицы Анны. Супруга все чаще одолевают недуги. Перевод же Ярослава в Новгород гораздо усилит его притязания на киевский стол.

Святополк – в порубе, но Ярослава пророчат в великие князья все отнесенные от двора вельможи. Их много, очень много! Надо принимать незамедлительные меры.

Никогда еще не была Анна так ласкова с увядающим супругом. Владимир Святославич довольно говаривал:

– Не узнаю тебя, Анна. Ты ведешь себя в постели, как самая искушенная сладострастница. Такова, говорят, была твоя мать, Феофана.

– Не знаю, какова была моя мать, но я тебя очень люблю, Владимир. Ведь ты тоже способен на большую любовь. Я же вижу, как ты тоскуешь по нашему Борису, единственно верному тебе сыну, который готов жизнь за тебя отдать. Я права, Владимир? – нежно произнесла Анна, покрывая Владимира горячими поцелуями.

– Да, да, Анна. Борис – мой самый надежный сын.

– Это не Ярослав, который даже не пожелал тебя увидеть. А Борис – очень верный сын, и не ему ли наследовать престолом?

Владимир Святославич все еще колебался с принятием окончательного решения, но убаюкивающие речи Анны и беседы с митрополитом Феопемтом не прошли даром.

Ростовский князь Борис был вызван в Киев. Церемония настолования по византийскому образцу и венчание двадцатилетнего Бориса на киевское княжение состоялись.

Цесарский венец украсил будущего великого князя. Соправителем был объявлен младший брат, Глеб.

А двумя месяцами раньше на седую голову великого князя была возложена греческая стемма с крестом посередине и подвесками-иконками по сторонам.

Цесарица Анна торжествовала.

Глава 5

Содом

Великий князь не ведал, на что и подумать. Ярослав, получив грамоту на новое княжение, должен был явиться из Ростова в Киев, а он сразу отъехал в Великий Новгород.

Что это? Зазнался, полное пренебрежение отцом? Но такого случая еще не бывало. Любой сын, где бы он ни находился, тотчас прибывал по приказу родителя в стольный град. Даже «зол плод» Святополк, у коего были веские основания задержаться в Турове, и тот приехал в Киев. Ныне сидит в порубе, подлый изменник! Но сейчас речь не о нем. Старый боярин Колыван, пожалуй, прав:

– Уж не пронюхал ли чего о твоем приказе, великий князь?

– О каком таком приказе, Колыван?

Дворский замялся. Дернул же его черт за язык! Но надо договаривать:

– По поводу Березини и ее приблудыша.

Владимир Святославич схватил дворского за грудки.

– Совсем из ума выжил, старый пес! Аль не я упреждал, что никакого приказа тебе не поручал!

– Прости, великий князь. Чаял, чтобы ты вдогад взял. Ярослав-то…

– Молчи! – сорвался на крик Владимир Святославич. – Еще раз вякнешь – поганый язык вырву. Своими руками!

– Не вякну, великий князь, не вякну, – побледнев, заверил Колыван и, в знак подтверждения сотворив крестное знамение, попятился к сводчатой двери…

Прав, прав Колыван. Ярославу ума не занимать, он и в самом деле мог догадаться. Вот почему ему не хочется видеться с отцом. Но тайну, видимо, он держит при себе, и за то ему многое простится. Если бы Русь изведала еще об одном скверном деле Крестителя, то у него прибавилось бы смертных грехов. «Не убий!» – завещал христианам Иисус Христос.

А грехов у Владимира – ни одному звездочету не перечесть. Еще два месяца назад он почувствовал, что похоть его умерщвлена, он уже не в состоянии овладеть самой сладострастной наложницей.

И тогда ослабевший князь повелел Колывану тайно привести к нему ведуна-знахаря, с коим поделился своим горем, и тот изрек ему заговор от бессилия:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь! Есть святое окиян-море, на том святом окиян-море стоит остров, на том острову стоит дуб булатный, у того дуба булатного – корень булатный, сучья булатные, вершина булатная. Того дуба булатного ветром не согнет, вихрем не сломит, так бы и у раба Божия Владимира стояли семьдесят жил и едина жила… на женский лик красной девицы… что турий рог, что еловый сук, чтобы тот раб Божий Владимир стал пылок и ярок на женскую похоть, на полое место, во веки веков, аминь!

В тот же день знахарь бесследно исчез. Никто не должен ведать о половой немощи великого князя.

А через два дня Владимир Святославич, опрокинув рог фряжского[10] вина и забыв о державных делах, помчал в свою резиденцию, любимое село Берестово, в коем находился его дворец с тремя сотнями наложниц. Но как ни усердствовала его любимая похотница, великий князь потерпел неудачу. Он огрел наложницу плеткой и ушел из ложеницы в свои покои.

Великий князь был в отчаянии. Неужели его сладострастию пришел конец?! Тридцать пять лет он наслаждался женами и бесчисленными наложницами, и вот настал горестный час, когда он утратил ни с чем не сравнимое блаженство.