Ярославичи

— Но, — говорил Аксененков, — уже не похожего на тех маленьких угловатых тружениц, которые беззаветно служили ярославским крестьянам, деля вместе с ними их тяжелую долю. Скот таким истощенным из зимы выходил, что лишь только к осени на пастбищах отъедался.

Он опять подчеркивал: нынешние коровы ничего общего не имеют с той невзрачной, тощенькой ведерницей. И рост, и вес, и экстерьер другие. И вот любопытно: хоть еще в XVI веке английский путешественник Ченслер, проезжая через ярославские земли, отметил в своем дневнике, что молоко, которым его тут угощали, исключительно вкусно и густо, но только во второй половине прошлого века ярославка была признана породой. Вот уж поистине — нет пророка в своем отечестве.

На первой Всероссийской выставке коровы, привезенные из Ярославской губернии, удивили всех своими продуктивностью и телосложением. Тогда и начались споры: было ли влияние иностранок, или сами создали эту породу?

— Да, вот так и живем! — качнул головой Аксененков. Его пышный чернявый чуб дрогнул, он задумчиво посмотрел на широкую, зеленую равнину, лежащую справа от дороги. В темно-карих живых глазах орловчанина блеснули зеленым отсветом эти просторные луга. Кивнув на них, сказал:

— Все это труды Жарикова.

Я напрасно смотрела на равнину: там не было видно ни одной коровы. О чем, о каких трудах ученого-зоотехника он говорил?

— А вот об этой низине. Болотина тут была. Кусты, кочкарник. Осушили, окультурили, стали сеять овес, многолетние травы, канищевский клевер. Вы слышали о таком? Село Канищево есть в Ярославском районе, там вывели этот сорт, высокоурожайный, лучший для местных условий. Жариков понимал, что успех племенной работы прежде всего — корма. Ведь и в старину знали, что молоко у коровы на языке...

В письме М. И. Монаенкова, многие годы отдавшего изучению племенного дела в ярославских хозяйствах «Горшиха», «Тутаево», в племсовхозе «Большевик», в хозяйствах других областей Нечерноземной зоны России, говорилось: «Слабость кормовой базы, низкое качество кормов тормозят развитие племенного дела». Он приводил примеры, когда в хозяйствах других областей именно некачественные корма стали причиной резкого снижения удоев.

И на отчетном собрании в «Новой Кештоме» сетовали, что силос заложен небрежно, подпортился и коровы его едят неохотно. Каменская отмечала, как важны корма для изготовления сыра: молоко все запахи берет в себя.

— Значит, в «Горшихе» проблемы с кормами нет?

— Корова — дитя природы. — Зоотехник не прямо ответил на мой вопрос. Сказал: — Ее организм приспособлен к определенного рода кормам. Растительным. И организм этот чудесен. Поедает она одно количество сырого белка, а возвращает вдвое. В ее многокамерном желудке-книжке — вы знаете, конечно, это название — происходит расщепление растительной пищи на составные элементы, а из них синтезируются животные, натуральные белки и все необходимые аминокислоты. Молоко незаменимо как концентрат витаминов, сбалансированный набор минеральных солей и жиров. Корма — это и количество молока, и жирность его.

— Выходит, все дело в сене?..

— На сене корова способна давать молока не больше трех тысяч килограммов. Нужны наполнители, те, что она способна переварить. Комбикорма. Но надо помнить: корова — дитя природы. Революция в животноводстве ставит много проблем.

...Машина свернула направо и вскоре остановилась около кирпичного двухэтажного здания, где помещалось правление колхоза, прочие его службы, в том числе и красный уголок, где хранятся многие реликвии, документы, повествующие об истории хозяйства. Мне сказали, что с ними может меня познакомить главный бухгалтер колхоза, хранитель всех его ценностей, Виталий Ильич Шимаров.

Но прежде всего я хотела увидеть деревню — центральную усадьбу колхоза, где все и начиналось и теперь, по словам зоотехника, находилось семьдесят процентов всего скота.

Называлась деревня Медягино. Прозвище, как полагают, произошло от занятия давних обитателей, облюбовавших это место у заболоченной, богатой медоносами равнины. Тогда, вероятно, и сложился традиционный облик старой части селения: бревенчатые дома в два ряда с хозяйственными постройками, подведенными под одну крышу. Обширные кроны старых деревьев, спадающие каскадом длинные ветви берез, лужайки перед домами, скамеечки, резные наличники и карнизы, буйно цветущие герани, бегонии, фуксии, на окнах — вышитые занавесочки, богатый тюль — все это вместе производило впечатление обжитости, уюта, устойчивости. Огороды за домами, повернутыми «спиной» к равнине, спускались к речке Соньге, обмелевшей, почти скрытой высокими берегами, тихонько журчащей где-то внизу. Ветерок с равнины наносил пьянящие запахи цветущих трав. Вдали, замыкая горизонт, среди островка деревьев, белели крыши другого селения.