Ярославский мятеж

В самый разгар боев в Ярославле железнодорожный комиссар Миронов, направляя очередную сводку новостей в Москву, не мог скрыть своей тревоги: «Нам останется в наследство целый смрад»

. Как ни странно, но аналогичную точку зрения высказал человек, придерживавшийся диаметрально противоположных воззрений, известный певец Юрий Морфесси, который на свою беду решил в начале июля 1918 года дать серию концертов в Ярославле. Он видел ужас методично уничтожаемого города изнутри. В своих воспоминаниях он оставил такие строки.

«Кромешные дни наступили… Ярославль подвергся артиллерийскому обстрелу, денно и нощно долбившему по городу. Церкви, самые высокие точки, выгодные для прицела, пострадали прежде всего. Одни были разнесены так – не осталось камня на камне, большинство же пылало и сгорело дотла. Горели казенные учреждения, дома, тюрьма, хозяйственные постройки. Весь Ярославль был в огне, и, я думаю, пожар Москвы – бледное отражение того, что мы наблюдали в этом приволжском городе русских святынь»

. На две недели богатый город погрузился во мрак. Людей, мечтавших о спасении, поджидала смерть от голода, от осколков снаряда, от пуль. Ни солдаты, ни командиры красных войск совсем не представляли, что происходило в городе. О беспримерном ужасе, охватившем рядовых красноармейцев, от осознания того, что они сотворили с древним городом, рассказывал один из очевидцев – Пантин, который 21 июля 1918 года вместе с тридцатью другими бойцами въехал на грузовике в «освобожденный» город. Машина двигалась от Московского вокзала в сторону исторического центра, через так называемый «американский» мост через реку Которосль в районе Спасо-Преображенского монастыря. У красноармейцев было отличное настроение, они пели «Интернационал». Внезапно исполнение гимна оборвалось, Пантин вспоминал: «При въезде в город трупный запах душит нас. В Которосли, по берегам ее и у стен монастыря всюду валяются человеческие тела. Вон на плотах женщина: рискнула ли она в тихую минуту полоскать пеленки или пошла за водой, да так и осталась на плоту, сраженная шальной пулей. На откосе берега человек в кожаной куртке: возвращался, видимо, с котелком воды, да так и застыл неподвижно на месте, прикованный пулями к берегу. На мостовой, раскинув руки, лежит белокурый юноша с открытыми голубыми глазами». Поначалу Пантин еще пытался сосчитать количество увиденных им трупов, но потом понял, что они буквально везде. Некоторые тела так и не были найдены, поскольку многие из тех погибших, кто не поймал пулю, не умер от голода и не был разорван осколками снарядов, просто сгорели заживо. В какой-то момент Ярославль превратился в огромный, титанический пожар, который огненным морем простирался между двумя реками.

Как вспоминал переживший этот кошмар очевидец, первый пожар в городе начался еще 7 июля. «Самый первый пожар начался на Цыганской улице, загорелся двухэтажный дом. В этот день водокачка была испорчена и подача воды была прекращена, и жителям пришлось брать воду из колодцев ближайших домов. К вечеру жители, видя, что положение не улучшается, стали рыть ямы, чтоб что-нибудь спасти из имущества, т. к. напуганные пожарами боялись, что загорится ночью, так и самим не выйти, не только имущество спасать. К ночи нависли над городом тучи, засверкала молния, как будто нарочно, чтоб еще более навести страху на жителей, полил дождь. Ночь кое-как хотя и беспокойно, но все-таки провели».