Ярославский мятеж

Впрочем, умиравшим от голода от того, что их обрекли на страдания специально, не было легче. Андрей Васильев вспоминал о самых страшных днях на барже: «Ребята каждый день посылали меня: “Иди кричи, граждане, дайте хлеба”. На мой крик получался ответ пулемета. Я кубарем летел вниз на дно баржи, где ребята со смехом кричали: “Что, накормили?” И так было 13 дней. Я, как и многие, каждую ночь вязал плот из дров и хотел бежать. Чувствуя от голода слабость, я не решался; на вязанных мною плотах ежедневно ночью уплывали другие, но участь их была не лучше. Некоторые тонули, а некоторые снова попадали в лапы белых. Так проходили дни. Мучил страшный голод, стал есть березовую кору и чавкать рукав засаленной гимнастерки»

. Ситуация стала и вовсе безвыходной, когда от массы пробоин баржа начала тонуть. К смертельному голоду добавилась паника. Один из узников вспоминал:

«Баржа тонула… дюйма три осталось до больших окон. Были последние минуты жизни. Устроили совещание. Более активные товарищи решили, что тов. Смоляков с Урочи, токарь Кокорев с Свечного завода и Гагин с Урочи должны плыть и подавать лодки с белогвардейской стороны, а затем нашелся рулевой. Меня назначили машинистом. Это был план захвата парохода „Пчелка“, стоящего на берегу белых, и на нем переехать на сторону наших в Тверицы. Я и некоторые возражали против этого плана из тех соображений, что нас белые с этой „Пчелкой“ потопят. План этот выполнить не пришлось, т.т. Смоляков и Кокорев не доплыли и утонули, а Гагин, видя утонувших, не решился. Все происходившее было на моих глазах. Я слышал, как Смоляков кричал: „Дети, дети, жена… простите“… Эти слова были слышны из уст героя-коммунара… С оставшимися на моих руках шинелями, которыми они закрывались, прихожу на нос баржи со словами: „Наша участь та же, что потонувших товарищей“. У всех нас показались слезы жалости к погибшим. Стали решать, как быть, а верховой ветер так и рвет. Решили цепь отпутать и одну чалку обрезать. Эта работа была поручена мне и тов. Петрову с завода „Вестингауз“. Работу хотя с трудом, но выполнили. Цель была – приблизиться к белогвардейскому берегу и опять все-таки захватить пароход „Пчелку“. Осталась одна чалка. Я стал ее травить, и, видно, на наше счастье, задела колышка за колышку, а пулемет так и жарит. Гляжу: прицел по моей баррикаде. Я снова спустился в трюм, и там решили, что нам к берегу не пристать. Из кормы и середины послышались стоны малодушных: „Погибли… спасите“…»