Ярость

Вот какова была стратегия Шацкого: бах.

Она означала, что ему следовало действовать непредсказуемо, чуть ли не иррационально. Этот способ должен быть совершенно иным, чем предусмотрел противник. Только так сможет он вставить ему палку в колеса.

Шацкий пришел к такому выводу и понял, что если он сам желает действовать таким образом, необходимо принять самое трудное решение в жизни. Не только профессиональной, но и жизни вообще. Преступник наверняка предусматривал, что сейчас Шацкий воспользуется своим положением звезды прокуратуры, чтобы развернуть операцию, которая станет темой дня номер один не только польских, но и мировых информационных агентств. Эксперты будут анализировать фотографию трубы, информатики своими путями будут устанавливать, откуда было передано сообщение. Любая запись с камер на трассе «школа — Эбдо[108]

» будет просмотрена и проанализирована. В дело вступят проводники с собаками. Вся полиция будет брошена на то, чтобы допросить всех, кому в тот день не посчастливилось пребывать в центре, и которые чего-то там могли видеть. Самые обычные действия, реализуемые в случае похищения, только доведенные до абсурда: портреты Хели круглосуточно по всем телевизионным каналам, репортеры, в режиме реального времени ведущие передачи из-под ее школы.

У Шацкого было огромное желание начать действовать именно этим классическим образом, каждый нейрон в его голове вопил, чтобы хозяин поступил именно так. Каждый? Почти что каждый. Горстка защищалась, утверждая, будто бы преступник просто обязан был предвидеть подобные рутинные действия. Более того: он наверняка их ожидал. И как раз потому он должен был поступить наоборот. Укрыть перед всем миром факт похищения, не сообщать никому, загадку решить самостоятельно и только лишь после того наносить удар.

Он размышлял о споре Фалька и Клейноцкого. Асессор утверждал, будто бы данную ситуацию нельзя сравнивать с аутодафе, убийства, совершенного в какой-то лесной хижине — с публичной экзекуцией, которая должна была привлекать толпы и информировать, чего делать можно, а чего — нет. Клейноцкий аргументировал, что, возможно, все дело должно стать публичным и видимым лишь тогда, когда движущая делом личность посчитает это необходимым. И, похоже на то, что он был прав. Постройку места для сожжения они преждевременно приняли за экзекуцию.

Огонь должен был вспыхнуть, когда публика будет соответствующим образом возбуждена и надлежащим образом подготовлена. Вот в этом был смысл. Костер следует поджигать тогда, когда толпа заполнит рыночную площадь, и нужно быть уверенным что она не разойдется до тех пор, пока не получит своей доли крови и сенсаций. Разве кто-нибудь, находящийся в здравом уме, спалил бы колдунью походя, без рекламы, в связи с чем большая часть горожан оставалась бы в уверенности, что где-то в центре вспыхнул небольшой пожар, но его, похоже, тут же и погасили.

Вопрос, как поведет себя преступник, если увидит, что, вопреки его ожиданиям, безграничная истерика в связи с исчезновением дочки прокурора начата не будет.

Да, это был хороший вопрос. Шацкий встал и начал ходить вокруг своего письменного стола. А за окном царила чернейшая из всех черных ночей. В черной зеленой дыре не мигали желтые огни строительных машин, давным-давно отключили иллюминацию собора. Чернота, и ничего более.

И как он себя поведет?

Поначалу, наверняка, будет ждать. Маленькими глоточками попивать йерба матэ или чего там попивают люди с комплексами, наверняка что-то здоровое, пялиться на экран с «Полсат Ньюс», слушать «Радио Ольштын и каждую минуту обновлять главную страницу местного информационного портала. До полудня будет спокоен, после полудня начнет раздумывать, а в чем же дело, вечером же посчитает, что поведение Шацкого и органов правосудия обязано представлять собой элемент стратегии. Если у него имеются какие-то ходы (о чем подозревал Клейноцкий) в полиции или прокуратуре, он попытается выяснить, что это за стратегия. А если не выяснит, почувствует беспокойство.

И вот тогда он может посчитать, что план необходимо переорганизовать. И что лучше реализовать его с усеченной публикой, чем не реализовывать вообще.

Прокурор Теодор Шацкий пришел к этому выводу, вернулся к столу и тяжело уселся за ним.

Его внутренняя убежденность соглашалась с результатами логических рассуждений: если он желает спасти Хелю, то обязан сделать это сегодня, и обязан сделать все это сам. Посвящать кого-либо в его ситуацию и в его собственные намерения — дело слишком уж рискованное.

У него было полтора десятка часов. Может быть и меньше, но наверняка не больше.

Три часа ночи.