Ярость

– Прости, па. – Манфред покачал головой. – Но я уже связан с ней через ее сына… – Он слегка замялся, прежде чем смог произнести следующие слова: – Через моего брата, единоутробного брата, Шасу Кортни. Похоже, папа, что наши семьи и наши судьбы так тесно переплелись, что нам никогда не освободиться друг от друга.

– Ох, сынок, сынок, – сокрушенно произнес Лотар де ла Рей. – Будь осторожен… прошу тебя, будь осторожен.

Манфред потянулся к зажиганию, чтобы запустить мотор, но немного помедлил.

– Скажи мне, папа… Что ты теперь чувствуешь к этой женщине, к моей матери?

Лотар помолчал, прежде чем ответить.

– Я ненавижу ее почти так же сильно, как продолжаю любить.

– Как странно, что мы способны любить и ненавидеть одновременно. – Манфред недоуменно покачал головой. – Я ненавижу ее за то, что она сделала с тобой. Я ненавижу ее за все то, что она защищает, и все равно ее кровь взывает ко мне. В конце концов, если оставить в стороне все прочее, Сантэн Кортни – моя мать, а Шаса Кортни – мой брат. Любовь или ненависть – что одержит победу, папа?

– Хотел бы я знать ответ, сынок, – горестно прошептал Лотар. – Я могу лишь повторить то, что уже сказал тебе. Будь с ними осторожен, Мани. И мать, и сын – опасные враги.

Уже почти двадцать лет Маркус Арчер владел маленькой старой фермой в Ривонии. Он купил небольшое поместье площадью пять акров до того, как этот район вошел в моду. Теперь же поля для гольфа и лужайки Загородного клуба Йоханнесбурга, самого привилегированного частного клуба Витватерсранда, подходили прямо к границе его земель. Доверенные лица Загородного клуба уже предлагали ему сумму, в пятнадцать раз превосходившую изначальную цену, более ста тысяч фунтов, но Маркус упорно отказывался продать землю.

На всех других участках, что окружали имение в Ривонии, процветающие новые владельцы – предприниматели, биржевые маклеры и преуспевающие врачи – построили большие вычурные дома, в основном невысокие, в модном стиле ранчо, или с розовыми черепичными крышами в подражание мексиканским гасиендам или средиземноморским виллам; главные здания окружали конюшни и выгулы для лошадей, теннисные корты, бассейны и широкие лужайки, которые от зимних морозов высокогорного вельда окрашивались в цвет вяленых табачных листьев.

Маркус Арчер заново покрыл крышу старого фермерского дома, побелил стены, посадил франжипани, бугенвиллею и прочие цветущие кусты и предоставил земле зарастать без ухода, так что даже от его собственного забора дом был совершенно не виден.

Хотя в целом этот район являлся настоящим бастионом богатой белой элиты, Загородный клуб нанимал огромное количество официантов, кухонных работников, садовников и мальчиков-кадди для игроков в гольф, так что черные лица не представляли здесь редкости, как это выглядело бы на улицах какого-нибудь другого богатого белого пригорода. Друзья и политические союзники Маркуса могли приезжать и уезжать, не возбуждая нежеланного любопытства. Поэтому Пак-Хилл, как с недавних пор стал именовать свою ферму Маркус, постепенно превратился в место сбора некоторых наиболее активных участников африканского национального движения, лидеров черного самосознания и их белых сторонников, остатков распущенной коммунистической партии.

Следовательно, было вполне естественно, что Пак-Хилл избрали в качестве штаб-квартиры для окончательной разработки планов и координации кампании черного неповиновения, которая должна была вскоре начаться. Однако люди, собравшиеся под крышей Маркуса, не были единой группой, потому что, хотя их ближайшая цель была одной, они очень по-разному видели будущее.

Прежде всего здесь была старая гвардия Африканского национального конгресса, возглавляемая доктором Ксумой. Это были консерваторы, желавшие продолжать переговоры с белыми чиновниками внутри жестко установленной системы.

– Вы же этим занимаетесь с тысяча девятьсот двенадцатого года, когда был создан Африканский национальный конгресс, – пристально смотрел на них Нельсон Мандела. – Пришло время перейти к противостоянию, навязать бурам нашу волю!

Нельсон Мандела был молодым адвокатом, он имел практику в Витватерсранде вместе с другим активистом, Оливером Тамбо. Они представляли собой конкурентов в борьбе за лидерство с младотурками в иерархии конгресса.

– Нам пора переходить к прямым действиям. – Нельсон Мандела наклонился на стуле вперед и посмотрел на сидящих за длинным кухонным столом. Кухня была самым большим помещением в Пак-Хилле, и все собрания проходили здесь. – Мы уже разработали программу бойкота, забастовки и гражданского неповиновения.

Мандела говорил по-английски, и Мозес Гама, сидевший почти в конце стола, бесстрастно наблюдал за ним, но в то же время его мысли обгоняли говорившего, оценивая и рассчитывая. Он, как и любой из присутствующих, осознавал подтекст. Среди них не было ни одного черного, который не лелеял бы в глубине души мечту о том, чтобы возглавить всех остальных, чтобы его провозгласили верховным вождем всей Южной Африки.