Ярость мщения

Джейсон, по-видимому, заметил, как изменилось мое лицо, потому что сказал: — Джим, я долго ждал тебя. Я не знал, кто ты, когда мы встретились, но я был уверен, что узнал тебя. Вот почему я рад, что ты здесь. Ты можешь здорово помочь нам. Понимаю, тебе нужно время для освобождения от фильтра предрассудков. Подождем. Время работает на нас, оно на стороне новых богов. Это ты тоже должен знать. Ты сам решаешь свою судьбу. Никто иной. Ты изучал глобальную этику, не так ли?

— Да, изучал.

— И ты в это веришь? Я пожал плечами: — Конечно.

— Ну, разумеется. А мы, Джим, в нее не верим. Мы просто живем по ней. В этом и состоит разница между верой и реальностью. Ты сам увидишь. Достаточно один раз испытать личную ответственность — стать первопричиной всего происходящего с тобой, — и человек начинает требовать от себя многого. Потрясающе многого. Вот чем мы здесь занимаемся. Мы подняли для себя планку. Выбрали более крутой подъем. Сделали выбор труднее, чтобы удовлетворение от результатов было глубже. Когда ты начнешь понимать, что твои убеждения ничего не значат, что Вселенной наплевать на твою веру, тогда у тебя появится шанс отбросить все свои предрассудки и действительно начать жить, по-настоящему ощущая свое бытие. Понимаешь, вера во что бы то ни было — это ложь, устаревшая карта. Подчиняться своей вере как совокупности правил, которым надо неукоснительно следовать, — все равно что настаивать, будто карта верна, хотя отмеченной на ней дороги давно уже нет.

— А что, если дорога по-прежнему на месте? — спросил я.

Деландро улыбнулся.

— Ты сам знаешь ответ. Карта лишь бумага, а не местность, по которой едешь. — Он дружески похлопал меня по плечу. — У меня есть предложение. Каждый вечер мы собираемся в круг. Иногда устраиваем семинары — обсуждаем, чего добились. Иногда играем в игры или тренируемся, обучаемся приемам. Иногда делимся собой. Все эти собрания имеют только одну цель — поддерживать Племя на сверхуровне. Мне хотелось бы, чтобы ты присоединился к нам сегодня вечером; Совершенно естественной реакцией был бы отказ. Я ощущал, как плечо вдруг онемело под его ладонью. Джейсон, казалось, не замечал этого. Он продолжал сверлить меня взглядом. Ощущение было таким сильным, словно он занимался со мной любовью. Хотя я не удивился бы, если…

— Хочешь присоединиться к нам? — напрямую спросил он, Я колебался: — Мне немного страшно.

— Так. Ты боишься. Что кроется под твоим страхом?

— Не уверен, что могу доверять вам.

— Спасибо за откровенность. Что-нибудь еще?

Я мог бы сказать, что мне не нравится его реакция на мои слова: если не считать взгляда, он никак не реагировал, словно все инстинктивные отклики были у него отключены. Его манера сохранять неизменно доброжелательный вид казалась неодушевленной — почти механической. Это раздражало. И пугало.

— Вы слишком скользкий.

— Так. Хорошо. Спасибо и за это признание. Что еще?

— Я видел, что делают хторране.

— Дикие? — Да — Поэтому у тебя предубеждение против всех хторран, верно?

— Э… Да, верно. Я боюсь хторран и ненавижу их.

— Да, я знаю. Что-нибудь еще?

— Нет, пока, наверное, все.

— Хорошо. Спасибо. Ты присоединишься к нашему кругу сегодня?

— Мне казалось — я объяснил, почему не хочу этого делать.

— Да, объяснил. Ты привел свои доводы. А теперь выслушай меня внимательно. Снимаю приглашение прийти. Я спрошу иначе: испытываешь ли ты помимо перечисленного — всех своих страхов и мнительности — любопытство и желание поучаствовать? Ты по-прежнему не обязан приходить, просто мне хочется знать, что ты чувствуешь. Итак, у тебя есть желание прийти?

— Э… да. Мне любопытно.

— Хорошо. Любопытство — это уже проявление интереса. Наиболее мягкая форма желания.

— О! У вас получается, что я сам захотел.

— Нет, это ты сказал. Говори правду: хочешь прийти?

— Да.

— Хорошо. Все в твоих руках. Можешь сидеть в комнате и перебирать свои доводы, свои страхи, все свои оправдания, объяснения — и лепить конфетки из этого говна до тех пор, пока до смерти не опротивеешь самому себе. А можешь оторвать свою задницу и прийти на круг — что, кстати, тебе и хочется сделать — и открыть для себя истину.

— Я должен ответить прямо сейчас?

— Нет. Я узнаю твой ответ, когда ты там появишься. Или не появишься. Разреши задать тебе один вопрос. Что самое худшее может произойти там с тобой?

— Я могу умереть.

— Когда-нибудь ты все равно умрешь, но твое любопытство останется неудовлетворенным, не так ли?

— Так. — Я поневоле рассмеялся. Пусть Деландро мерзавец, но в очаровании ему отказать нельзя.

— Я знаю, — сказал он, — что ты все еще считаешь меня кем-то вроде главы секты наподобие масонов, верно? — Я подтвердил это кивком. — Ты думаешь, что под личиной моей доброжелательности скрывается чудовище, так?

Трудно выдерживать такой взгляд. Глаза Джейсона блестели.

— Э… верно, — признался я.