Ящик для письменных принадлежностей

— Объявляем тебя заложником. Люди склонны разглашать царскую тайну. А ты уже эту тайну знаешь. Однажды, рано или поздно, — может быть, спустя сто лет, а может, тотчас — появится некто, и он запишет имя, доверенное только тебе, и так выдаст тайну. Но будут непременно и такие, что захотят уже записанное имя прочитать и так разгласят тайну. Чтобы защититься от тех и от других, мы объявляем тебя, Тимофей Медош, заложником в случаях обоего рода…

— Как можно поручиться, что те, кто, как вы сами сказали, ещё не родился, сохранят тайну? — заметил Тимофей.

— Это твоё дело, — ответили судьи.

Последний вечер Тимофей провёл в треугольной комнате. Но он не спал. Из-за третьей двери в ту ночь слышалось, как кто-то таскает огромные столы, как передвигают и расставляют деревянные скамьи, которые царапают стены и пол. Когда шум сделался невыносимым, Тимофей встал и отворил дверь. Перед ним оказалась комнатка три локтя в ширину, а в длину и того меньше. Даже дверь от этой комнаты в неё не влезла бы. Посередине стоял стул. Пустой и в паутине. А на паутине сидел огромный дьявол и качался. Когда щенок его увидел, он зарычал, на что дьявол расстегнул штаны, вытащил оттуда длинный мохнатый хвост и пописал на щенка, который убежал вприпрыжку. Тогда дьявол извлёк откуда-то нечто вроде «иконы» — подобие картины на доске — и показал Тимофею. На «иконе» был изображён человек среднего роста, семидесяти лет, с голубыми глазами, холодными от страха, некормлеными ноздрями и маленьким подбородком. Из тех, двухмастных, которые поутру чернявые, в мать, а под вечер светловолосые, как отец. Он выглядел так, будто наелся больного хлеба.

— Знаешь, кто это? — спросил дьявол. И тут же сам ответил на вопрос:

— Это человек, который однажды запишет доверенное тебе запрещённое имя, человек, который станет виновником твоей смерти.

— Я этого человека никогда не видел, — сказал Тимофей.

— И не увидишь, — сказал дьявол.

— Откуда может появиться причина казни после исполнения приговора? Разумеется, нет способа, который может вернуть нас вверх по течению времени, от следствия к причине. Ведь законченные вещи не могут сводиться к незаконченным. А поскольку все доказательства лежат на этом пути от следствия к причине — ничего на свете нельзя доказать. И мою вину тоже.

На это дьявол улыбнулся, и во рту его показалось румяное свечение. Потом он молча повернул деревянную картину и показал другую её сторону. На другой стороне «иконы» было нарисовано бесчисленное количество крохотных людей мужского и женского пола. Одетые самым различным образом, все они пребывали в движении. Лиц их Тимофей не мог различить.

— Это будущие виновники твоей смерти, — сказал дьявол. — Но не все они здесь. Их много, и некоторые ещё не родились… Это те, кто однажды прочитает запрещённое имя, которое тебе дано на сохранение.

Потом дьявол позвал щенка, который заскулил и покорно пошел в комнатку, и дверь за ним закрылась.

***

На следующий день Тимофея казнили. После исполнения приговора его мотивация была прочитана как предостережение. Она гласила:

«Ясно, что в будущем появится тот, кто, несмотря на запрет, запишет имя, которое нельзя помещать на бумагу, а также несомненно, что появятся и другие, которые это имя прочтут, хотя его нельзя читать. Поэтому смерть Тимофея Медоша имеет законное основание, ибо он — заложник, который должен гарантировать, что описанные поступки не случатся. А вся ответственность за его смерть лежит на тех, кто в будущем нарушит вышеописанные запреты».

***

Через много лет после войны в Боснии я, написавший эти строки, заинтересовался этим случаем и судьбой любовников из Котора, госпожи Лили Дифи и Тимофея Медоша. От дочери покойной госпожи Евы я получил старые бумаги и письма, использованные плёнки для автоответчика, одну видеокассету и удивительный, не во всём полный, рассказ о треугольной комнате в Боснии и последних днях Тимофея Медоша в ней. От молодой госпожи Иветты я получил и одно зеркало, которое некогда стояло на улице Filles du Calvaire. Я подверг его фотокинезу, и, словно какой-то палимпсест, перелистал все отражения, которые с течением времени отложились в нём. Где-то посередине я нашёл сначала все свои, а потом и двойные отражения госпожи Лили Дифи и Тимофея Медоша. Это были такие же, как те, что утонули в зеркале в своё время, когда Лили и Тимофей учили математику, только немного бледнее. Образы из прошлого тысячелетия…