Ящик Пандоры

Он очнулся, с приятностью обнаружив себя в теплой постели, потому что от всей процедуры в морге у него осталось лишь одно ощущение — жуткого холода. Слева от кровати на штативе болталась капельница, от которой шел резиновый шланг, заканчивающийся введенной в вену иглой. Справа на стуле сидела мать и гладила его по руке. У окна стоял старший лейтенант милиции Горелик. Давид Львович в углу палаты тихо объяснял что-то другому, совсем молодому доктору, тот с интересом косил в сторону больного Козлова и без того раскосыми глазами.

— Со счастливым воскресением, больной,— сказал Давид Львович.— Вот передаю вас доктору Чену. Сегодня не вставать, часа через два можете поесть, не очень много. Можете почитать протокол, который составил ваш коллега.— Доктор положил на тумбочку несколько исписанных аккуратным почерком листков.— Вам, Елена Петровна, советую здесь не задерживаться. Так же, как и вам, старлей. Не надо привлекать внимания к персоне товарища Козлова.

Оставшись наедине с самим собой, он — уже в который раз — решил привести мысли в порядок: старался собрать куски информации воедино, но пока он добредал до конца какой-нибудь мысли, то забывал ее начало и впадал в неглубокую дрему. Но сон тоже не шел к нему, и .особенно острым стало ощущение упущенного времени, время просто сыпалось, как в песочных часах, и его совершенно необходимо было остановить. Наконец он понял, что ему для этого нужно. Он нащупал свободной правой рукой кнопку звонка над изголовьем кровати и .попросил у явившейся на звонок медсестры бумаги и авторучку. После небольшой баталии та согласилась и принесла школьную тетрадь и карандаш. Но в лежачей позиции писать оказалось совсем непросто. Он снова вызвал сестру и попросил придвинуть предназначавшийся для принятия пищи столик. После третьего вызова он завоевал у сестры дополнительную подушку и репутацию беспокойного больного.

33

Если бы вместо одной головы на моей шее было десять, пятьдесят, сто голов, то и тогда бы я не смог переварить всего, что случилось за эту неделю. Все события и фигуранты этих событий были связаны между собой непонятным образом и в то же время существовали сами по себе. Как кроссворд, в котором угадано только одно слово по вертикали: Преступление.

Я лежу в палате, закрытой на ключ с обратной стороны, где сидит оперативник Горелик — для моей охраны. Я не могу видеть, что делается за окном, задернутым плотными шторами. В палате я один, потому что это так называемый бокс, предназначенный для тяжело больных. Но я уже совсем не тяжело больной: после внеочередного обеда из протертого супа и котлет я чувствую себя вполне здоровым — только немного кружится голова, когда я иду в туалет, до него от кровати шагов пять. Я смотрю в зеркало и не узнаю себя: бритая голова, запавшие глаза, ввалившиеся, покрытые двухдневной щетиной щеки. Я бреюсь больничной бритвой, оставляя нетронутой полоску над верхней губой, и лицо становится еще менее узнаваемым. Лицо потерпевшего. Лицо жертвы.

Я возвращаюсь к постели и перелистываю тетрадку, половину которой я исписал за последние два часа. Потерпевшие. Жертвы. Потерпевшие. Жертвы. Именно так, потерпевшие и жертвы, а не преступники, которые ходят по земле живые и невредимые и чьи пути я не могу перекрестить, как ни стараюсь. Я, кажется, напал на отправную точку, и пусть кто-то из жертв и потерпевших — тоже преступник, но они все связаны одной нитью. Я очень спешу, я беру авторучку и заношу в тетрадь имена: ученый по разработкам нового оружия генерал лейтенант Сухов; майор КГБ, занимавшийся поставками оружия, Биляш; следователь Мосгорпрокуратуры Галактион Бабаянц, который вел дело на институт Сухова; гадалка и экстрасенс. Бальцевич, Анна Чуднова, Ника Славина и ее маленький сын. Наконец, я сам, Александр Турецкий.

Теперь версия складывается сама собой, я не хочу больше получать звания Главного Инспектора По Составлению Версий, которым меня в насмешку наградил Меркулов, я возвращаюсь к первым страницам моих записей и я уже знаю, как собрать воедино цепочку Преступления, если идти от одной его жертвы к другой...

* * *

Семен Семенович Моисеев никогда не приходил на работу вовремя — или запаздывал, или возникал до безобразия рано. Сегодня, в «черную субботу», Зимарин приказал всем службам трудиться не покладая рук.

Моисеев не был правоверным евреем, в свои шестьдесят с .хвостиком он не только не терпел «черных суббот» — ему не милы уже были и «белые». Но видит Бог, он стремился появиться на Новокузнецкой в десять, так на беду сын Гриша никак не мог отыскать свой диплом (и искал его, разумеется, папаша), у сына Миши отсутствовала верхняя пуговка на рубашке (и пришивал ее, разумеется, папаша), да и троллейбус по дороге сломался. Моисеев опоздал на работу на целых полчаса. Волоча раненную еще на войне и дающую себя знать до сих пор ногу, он доковылял до особняка купца Прохорова, где размещается столичная прокуратура, и увидел пухленькую кадровичку, стоявшую у входа в здание.