Ящик Пандоры

— Семен Семенович, я специально вас здесь караулю, хочу предупредить,— сказала она,— Эдуард Антонович рвет и мечет. Требует немедленно к себе.

Моисеев, не заходя в свой кабинет, довольно проворно побежал по мраморной лестнице.

В кабинете Зимарина полным ходом шло оперативное совещание— присутствовало одно начальство: зимаринские замы, начальники отделов и секретарь парткома.

— ...В нынешнем году ожидается, что число умышленных убийств подойдет к рубежу в двадцать пять тысяч случаев...

На мгновенье Зимарин запнулся:

— Товарищ Моисеев, вы опять опоздали. Пройдите поближе. Вы что, забыли, что исполняете обязанности председателя профкома?

В докладе наступила длинная пауза — все дожидались, пока Моисеев займет подобающее ему сегодня номенклатурное место «третьего» за зеленосуконным столом.

— Пока разные теоретики и так называемые демократы,— продолжил прокурор Москвы свою речь, — ведут споры о том, в чьем ведомстве должно быть сосредоточено предварительное следствие по уголовным делам, мы, профессионалы-следователи, независимо от ведомственной подчиненности, ведем повседневную нелегкую работу, а объем ее возрастает пропорционально росту уровня преступности в стране. Преступный мир действует нагло и изощренно, использует автоматическое оружие, автотранспорт, современные средства связи, умело заметает следы, привлекает к своей бандитской деятельности морально разложившихся людей из нашей среды. Поэтому работа по раскрытию, в частности убийств, заметно усложняется...

Зимарин приподнял очки, осмотрел аудиторию.

— ...Но есть еще порох в пороховницах: нашим славным коллегам Амелину и Чуркину удалось раскрыть очень сложное дело, нити которого привели в этот кабинет. Организованная преступность распоясалась до того, что готовила и, возможно, все еще готовит покушение на прокурора Москвы...

В этом месте Зимарин, разумеется, вздохнул и предоставил подчиненным возможность поахать и поохать.

— ...И первую скрипку в этом гнусном деле играли наши следователи, бывшие следователи,— Турецкий и Бабаянц. Они входили в мафию: направо-налево брали взятки, выводили преступников из-под удара правосудия. И в результате — оба убиты.

Подчиненные опять зашумели, а Зимарин криво усмехнулся.

— Все что ни делается, к лучшему. Неприятностей воз, но их было бы несравненно больше, если бы эти так называемые следователи были живы. Меня уже вызывали в горком партии, к товарищу Прокофьеву, к первому заму генерального прокурора Союза товарищу Васильеву. Я объяснил: в семье не без урода, никто в наше время не гарантирован от подобных дел, разве в самой союзной прокуратуре не было такого же позора? Но мне ответили: это не аргумент. И правильно ответили. Принимаем следующее решение. Издаем приказ по прокуратуре об усилении воспитательной работы с кадрами. Дело Турецкого продолжают вести товарищи Амелин и Чуркин, а дело Бабаянца передается Моисееву. Вы слышите меня, Семен Семенович! Вы же как врио председателя профкома должны организовать похороны этих отщепенцев. Тихие похороны. Без церемоний. Ни в коем случае нельзя объявлять сотрудникам о дне похорон. Кремацию организуйте в Никольском. Товарищ Амелин, проследите. Все. Совещание закончено.

Моисеев хотел сказать Зимарину, что дел у него навалом и взваливать на себя еще одно, такое сложное, как убийство Бабаянца, он никак не может — это скажется на качестве следствия, и что с убитыми, Бабаянцем и Турецким, не все так гладко и ясно, как прозвучало в докладе (составленном, конечно же, со слов Амелина и Чуркина); Бабаянца и Турецкого он знает не один год, и так вот сразу поверить в наскоро сработанную версию он не может. А уж заниматься хлопотами по кремации коллег ему тоже не с руки: на этой неделе предстоит отъезд в Израиль его сыновей-близнецов Гриши и Миши, ближе которых у него никого нет на этом свете.

— Я сказал,— совещание закончено, товарищ Моисеев,— услышал он голос Зимарина, поднялся со стула, взял в руки палку и медленно заковылял в кабинет криминалистики, проклиная себя за малодушие.

* * *

Вырвав Нику из цепких рук врачей психоневрологического отделения, Виктор Степанович Шахов взял на себя роль ее главного ангела-хранителя, предоставив милицейским организацию наружной службы наблюдения. Полагавший себя виновником всех Никиных бед, старший лейтенант Горелик, несмотря на агрессивные возражения последнего, был отправлен домой на отдых (оказавшийся, однако, весьма непродолжительным), двух лейтенантов, дежуривших в больнице, сменили два дюжих сержанта, и они совместно с личным шофером товарища Шахова образовали заслон квартиры Славиных.

Походная раскладушка образца времен первой мировой войны, предназначенная этой ночью для сна министра, и установленная между газовой плитой и холодильником, стонала и скрипела при малейшем движении. Виктор Степанович знал, что за стеной не спит Ника, он угадывал ее бесшумные шаги, слышал чирканье спичек. К нему самому сон тоже не шел, и не дышащая на ладан раскладушка, естественно, была тому причиной.