Ясновидец Пятаков

Сказать, что Пётр Фомич огорчился тем, как Сису ускользнула от него в академический отпуск, значило бы погрешить против правды. Огорчился? Нет. Он был холодно и тихо взбешён, его ярость горела бенгальским огнём, рассыпая по Петиным внутренностям никому, кроме него, не видимые колючие искры, и стержень шипел, обжигая сердце. Белые отблески этого огня мелькали изредка в его глазах, когда он принимал зачёты у Ночной Кобылы или Мисс Икс Сайз с её свободным декольте.

Кто бы мог подумать, что этой мерзкой компании так легко удастся избежать Петюшиной разведки боем! Сурикова вся аж светилась изнутри, когда подписывала заявление в деканате. Вовсе забыла о несданных зачётах и ещё краше стала, дылда деревенская… Ну ничего!

В каждом серьёзном деле важна методичность. Разумеется, Пете хотелось бы сразу взяться за парочку Пятаков – Темчинов, но для этого надо сначала её расшатать. Надо, как опытному бойцу, выманить её на себя, заставить сделать неудачное движение и раскрыться. Значит, займёмся их ближайшим окружением. Итак, кто у нас на очереди? Правильно. Тот, кто помешал Петюше сразу разобраться с Пятаковым и всё испортил. Тот, кто оскорбил его рукоприкладством и заложил этому орангутангу Темчинову. Очкастый молодой нахал с дурацкой фамилией Медвежонок.

По зрелом размышлении Пётр Фомич позвонил своему знакомому, старшему оперуполномоченному по особо важным делам Владимирову, чей сынок-оболтус учился у Пети на втором курсе.

Владимиров (такое подозрение, что это и не фамилия вовсе, а оперативный псевдоним) действительно был кое-чем обязан Пете и без лишних расспросов встретился с ним в городском саду. Прогуливаясь по аллее без телефонов (их оставили в машине Владимирова), они договорились о взаимовыгодном обмене: информация для Пети – на послабления для лентяя и прогульщика Владимирова-младшего, и на следующий день такая информация (и в том же антураже) была Петюше предоставлена.

Как много слабых мест оказалось у этого сентиментального боксёра и несостоявшегося поэта! Петя понимающе улыбался над полученным от Владимирова файлом, внимательно изучая сообщения об утонувшем на глазах брате, пьющей в мутной компании матери, проблемах отца с бабушкой. К концу чтения он уже знал, что сделает, и стал готовиться. Петюша решил навестить в деревне маму Медвежонка.

Иногда Пётр Фомич с сожалением сознавал, что мир потерял в его лице большого артиста. Как вдохновенно, например, импровизировал он перед своими гостьями, с шутками и прибаутками рассказывая им об опасных и жестоких вылазках спецназа, в которых он участвовал! Или скупо описывая чувства ветерана, испытывающего послевоенный синдром. И как же здорово сыграл он две роли одновременно – бомжа и скучающего завсегдатая бара во время проведения беспрецедентной акции по усмирению соседа! Порой он просто жалел, что этого никто не видел, и ему ужасно хотелось взглянуть на себя со стороны, чтобы оценить степень перевоплощения.

Теперь он снова решил перевоплотиться в маргинала, чтобы проникнуть в общество, которое собирается у матери очкастого нахала. Но сейчас задача осложнялась тем, что ему, актёрствующему и загримированному, придётся вступить в вербальный (а может, и ментальный) контакт с существами из другого мира и вызвать их доверие хотя бы на то время, пока ими не будет распит приготовленный Петей философский напиток, состоящий из сложной в процентном соотношении смеси воды, клофелина и метилового спирта.

Торопиться не следует. Выдуманная им история, а равно и причина Петиного приезда в гости к Надюше Медвежонок должны быть одновременно и достоверными, и фантастичными. В такое сочетание, Петя знал, люди верят безоговорочно. Они готовы принять за твёрдую валюту любую чепуху, слегка замаскированную правдой, но чистая правда кажется им грубой фальшивкой. А тут ещё и контингент пьющий, стало быть, сентиментальный. Всё это надо учесть и сляпать такое душещипательное фуфло, чтобы и самому прослезиться, и собеседников подопытных заставить поверить.

В задуманной им операции под кодовым названием «Фемида» (ну да, слепое правосудие) оставалось, естественно, много места для случайностей, но Пётр Фомич знал: ничто не случайно. Он решил импровизировать и рисковать. Теперь Петя соглашался с утверждением одного книжного бандита, что жизнь без риска похожа на еду без соли. До отрыжки насмотревшись в Сети на то, как с помощью подручных средств (клея, пыли и муки) превратиться в измученного жизнью старика, он вспомнил из детства одно странное стихотворение, которое однажды декламировал подвыпивший отец:

За лиловой занавескою

Рыжий клоун в парике

Грим кладёт мазками резкими,

Сам всё думает в тоске:

«Нет её – с другим лобзается,

Нет её, паяц забыт».

Клоун лихо кувыркается

И, сорвавшись, вниз летит…