Является ли «научное богословие» интеллектуальным нонсенсом?

Следствием необоснованной критики Докинза является то, что религиозный взгляд на реальность является ущербным и бедным в сравнении с его собственным. Несомненно, что этот подход является важным фактором в порождении и утверждении его атеизма. Все же анализ Докинзом этого вопроса разочаровывающее скуден и неубедителен. Одна из общих тем большинства религиозных сочинений в английской литературе в 1550-1850 гг. заключается в том, что научное исследование величия и славы природы ведет к большему пониманию славы Божией[66]. Хотя я не вижу причин приписывать этот основной мотив авторам, но в их интересах было преувеличивать красоту и удивительность тварного порядка - так, чтобы иметь, соответственно, еще более величественное представление о Боге. Само пренебрежение историческим свидетельством, которое Докинз мог бы привести в поддержку своего экстравагантного развенчания религиозного видения реальности, удивляет не меньше, чем наблюдение, что наше понимание огромности и сложности Вселенной увеличилось в последние годы.

Христианский подход к природе выделяет три пути, благодаря которым приходит чувство благоговейного трепета перед наблюдаемым:

1. Непосредственное чувство удивления красотой природы. Оно возникает мгновенно. Это «замирание сердца», которое Уильям Уордсворт описал при видении радуги в небе, встречается до какой-либо сознательной теоретической рефлексии. На языке психологии это скорее восприятие, нежели познание. Я не вижу какой-либо причины полагать, что вера в Бога уменьшает это ощущение чуда. Аргумент Докинза в этом пункте является настолько неопределенным и настолько предельно недостоверным, что я боюсь, что я не понимаю этого.

2. Производное чувство удивления математическим или теоретическим представлением реальности, которое возникает благодаря ей же. Докинз также знает и одобряет этот второй источник «благоговейного удивления», но, кажется, полагает, что религиозные люди «веселятся, пока есть тайна, и жульничают, когда это объясняется»[67]. Это совершенно некорректно. Суть проблемы в том, является ли чисто мимикрический подход к рефлексии адекватно применимым к реальному миру. Если теория понимается просто как мимикрия, то мы не способны объяснить чувство удивления, которое вызывается самой природой

[68].

3. Далее, производное чувство удивления тем, на что указывает естественный мир. Одна из центральных тем христианского богословия заключается в том, что творение несет на себе отпечаток Творца. «Небеса поведают славу Божию» (Пс. 19.1). Для христиан созерцание красоты творения — это признак славы Божией, и поэтому такой опыт особенно желанен. Докинз исключает какую-либо ссылку на трансцендентное из естественного мира. Он полагает, что религиозный подход к миру приводит к утрате чего-то важного[69]

. Прочитав «Расплетая радугу» несколько раз, я все же не понял, что это за утрата. Христианское прочтение мира не отрицает ничего, о чем говорят нам науки, за исключением натуралистской догмы, что реальность ограничена тем, что может быть познано посредством естественных наук. Встреча христианина с естественным миром, предлагая новую мотивацию к исследованию природы, добавляет богатство, которое я нахожу совершенно отсутствующим в рассмотрении Докинза. Еще Жан Кальвин (1509-1564) писал о том, как он завидовал тем, кто изучал физиологию и астрономию, потому что им доступно прямое видение чудес творения Божия. Невидимый и нематериальный Бог, указывал он, мог быть познан через исследование чудес природы.

Наиболее рефлективное представление «тайны» у Докинза находится в книге «Расплетая радугу», которая посвящена исследованию места удивления в понимании наук. Несмотря на утверждаемую Докинзом враждебность к религии, работа признает важность чувства благоговения и удивления на пути человека к пониманию реальности. Докинз называет поэта Уильяма Блейка мистиком-обскурантом, который показывает, почему религиозные подходы к тайне являются бесплодными. Однако, Докинз обнаруживает множество ошибок в понятном, но ошибочном стремлении к наслаждению тайной: «Импульсы трепета, почтения и удивления, которые привели Блейка к мистицизму ... являются совершенно теми же, что приводят других к науке. Наша интерпретация отлична, но восхищение то же самое. Мистику достаточно согреться чудом и веселиться в тайне, которую мы не "способны" понять. Ученый чувствует то же самое удивление, но не успокаивается; признает тайну настолько глубокой, что добавляет: "Но мы поработаем над этим"» [70].

Так не существует ли проблемы со словом или категорией «тайны»? Вопрос в том, должны ли мы избрать борьбу с ней, или принять ленивый и самодовольный взгляд, что это нечто запредельное?