Язон четырех морей

— Все это очень интересно, госпожа княгиня, но ведь преступление произошло и труп найден здесь…

— Преступление произошло, но господин Бофор тут ни при чем! Настоящий убийца — автор этого пасквиля, — воскликнула Марианна, показывая на желтый листок в руке Пака. — Это человек, который преследует меня с жестокой ненавистью, с того рокового дня, когда я вышла за него замуж. Это мой первый муж, лорд Франсис Кранмер, англичанин и… шпион.

Марианна тут же почувствовала, что Пак ей не верит.

Он с подозрением переводил взгляд с Марианны на желтый листок и кончил тем, что поднес его к лицу молодой женщины.

— Иначе говоря: человек, которого вы убили? Вы считаете меня полным идиотом, сударыня!

— Но он не умер! Он во Франции, он скрывается под именем виконта…

— Придумайте что-нибудь другое, сударыня, — гневно оборвал ее инспектор, — и вообще перестаньте морочить мне голову сказками! Легче всего обвинять призраков! Напоминаю вам, что в этом доме якобы давно живут привидения, что, очевидно, и натолкнуло вас на такую мысль. Я верю только в реальность и…

Возмущенная Марианна, может быть, и дальше продолжала бы защищаться, напомнив этому недоверчивому чиновнику о своем влиянии на императора, высоком положении в обществе, о своих знакомствах, вплоть до роли одного из доверенных агентов Фуше, невзирая на стыд, который она еще испытывала, вызывая в памяти те черные дни ее жизни… когда появились четверо полицейских, двое с фонарями и двое крепко державших здоровенного детину, судя по одежде — моряка.

— Начальник! Этого парня нашли в кустах под стеной со стороны Версальской дороги. Он хотел перемахнуть стену и смыться, — сказал один из них.

— Кто это? — буркнул Пак.

Но совершенно неожиданно на вопрос ответил Язон. Он вырвал из рук полицейского фонарь и поднес его к голове задержанного. В ночной темноте над грязным воротником возникло костлявое лицо с кривым носом и черными как уголь глазами.

— Перес? Что ты тут делаешь?

У парня был обезумевший вид. Несмотря на крепкое телосложение, он так сильно дрожал, что без поддержки полицейских, может быть, упал бы на землю.

— Вы знаете этого человека? — нахмурив брови, спросил Пак.

— Это один из моих людей! Вернее, он был членом моего экипажа, потому что я выгнал его, когда мы бросили якорь, в Морле. Это отъявленный прохвост! — с негодованием вскричал Язон. — Я не понимаю, что он тут делает.

Мужчина издал рев закалываемого быка и упал на колени перед инспектором.

— — Господин, я все скажу! Я не виновен. Он меня заставил. — И Перес указал пальцем на Бофора. — Он сказал, что сдаст меня в полицию и расскажет, что было со мной, а еще больше — чего не было. У меня не оставалось выхода. Я убил Никола Малерусса, и в этом мне помог матрос Джон, которого Бофор тоже заставил пойти на преступление.

Бофор и Марианна в ужасе от этой клеветы прижались друг к другу. Они не могли произнести ни слова.

— Подлец, — это все, что мог выдавить из себя Язон.

— Так, — обвел всю группу ледяным взглядом инспектор Пак. — Вы арестованы, господа, и прошу следовать за мной.

Полицейские оторвали оцепеневшую от ужаса Марианну от Бофора и, окружив плотным кольцом Переса и Язона, повели их к выходу. Несчастного Никола Малерусса положили на плащ. Онемевшая Марианна смотрела, как проходят они мимо нее, не зная больше, относятся ли ее отчаянные слезы к мужественному и доброму человеку, дважды спасшему ей жизнь, которого теперь унесли безжалостно зарезанного, или к тому, любимому всем естеством, несправедливо обвиненному в преступлении. Ибо у нее виновность Кранмера не вызывала сомнений. Это он все замыслил, он натянул каждую тонкую липкую нить смертельной паутины, именно он сразил Никола Малерусса, одним ударом поразив двоих: он избавился от опасного врага и запятнал кровью жизнь Марианны, так же как и Язона. Как она могла быть такой глупой, такой слепой, чтобы поверить его словам? Из-за любви она стала сообщницей бандита и вестником смерти тех, кого так любила.

Она медленно поднялась и как сомнамбула последовала за носилками, подобная неосязаемому призраку в своем белом платье, с горящими следами преступления на подоле.

Иногда из ее груди вырывалось рыдание и слабо отдавалось в ночи, ставшей теперь тихой и благоухающей. Молчаливо следуя за этим подобием траурной процессии, может быть, пораженный скорбью женщины, которой еще накануне восхищался Париж, завидуя ее красоте и богатству, а сейчас имевшей вид сироты, дошедшей до последней ступеньки нищеты, инспектор Пак тоже направился к дому.