Язык милосердия. Воспоминания медсестры

Часы показывают полдень, когда я наконец решаю позавтракать тостом, и тут звонит красный телефон. Я бросаю свой тост в мусорную корзину (все равно возможности доесть его у меня уже не будет) и выхожу из комнаты отдыха, сворачиваю налево в холл, где на столе у поста медсестер стоит красный телефон, а рядом сидит один из врачей. За мной тенью следует Триша, напоминая мне, как много лет тому назад я точно так же ходила по пятам за Анной. Врач по имени Бен делает записи. Ну, разумеется. Бен – один из тех искателей острых ощущений, что вечно околачиваются вокруг красного телефона в ожидании звонка. Потом он шагает по отделению, резюмируя услышанное: фебрильная судорога у интубированного пациента в Дартфорде, четырехлетний ребенок с менингитом, острый респираторный дистресс-синдром (острая дыхательная недостаточность) в Саутенд-он-Си. Входящий звонок: остановка дыхания; синдром Стивенса – Джонсона; тяжелые ожоги; осложнения у недоношенного ребенка – сперва ДПЖП (дефект предсердно-желудочковой перегородки), а теперь еще и пневмония; энцефалит; малярия; серповидно-клеточный криз; тяжелая форма ветрянки – похоже, дело плохо. При этом Бен никогда не сообщает нам имени ребенка – только возможный диагноз и предположение о том, насколько тяжелое у него состояние.

У поста медсестер стоит каталка, на которой навалены медкарты пациентов – угнетающе пухлые, учитывая возраст больных: большинство из них еще младенцы. Здесь висят компьютерные мониторы и негатоскопы со снимками, на которых видно скелеты наших пациентов, их эндотрахеальные дыхательные трубки, их хрупкие косточки, их уже пораженные болезнью легкие, которые словно покрыты заплатами и похожи на остатки сладкой ваты, стоящей на прилавке в парке развлечений.

На этот раз звонят из общей районной больницы, чтобы сообщить о двухлетней девочке по имени Шарлотта, у которой высокая температура, учащенное сердцебиение и несколько маленьких фиолетовых пятнышек на коже. Казалось бы, ничего серьезного. Она находится в сознании и разговаривает. Но нам известно, что такое сепсис. Больница, где я работаю, специализируется на лечении менингококкового сепсиса – тяжелой формы заражения крови у детей (самого опасного заражения). Он может убить ребенка за считаные часы. Сепсис – описанный еще Гиппократом – это заболевание, из-за которого по всему миру ежегодно умирает восемь миллионов человек, а это значит, что смерть от сепсиса наступает каждые 3,5 секунды. Это иммунная реакция, инициированная попаданием в кровоток бактериальной или грибковой инфекции, процесс гниения или патологического распада тканей. Дети, за которыми я ухаживаю, умирают снаружи вовнутрь, их конечности похожи на пережаренные сосиски – черные, потрескавшиеся, словно вот-вот лопнут.

Лишь недавно врачи оценили всю тяжесть сепсиса – признали, насколько это серьезная причина смерти. Сегодня сепсис признается основной причиной материнской смертности в Соединенном Королевстве.

К тому времени, когда прибывает бригада, чтобы забрать Шарлотту в специализированную больницу, ей становится гораздо хуже. Трейси звонит мне в ПОИТ, чтобы сообщить, что они уже на обратном пути, и просит меня все подготовить к их приезду. «Ей понадобилось столько жидкости, чтобы преодолеть шок, что ее легкие захлебываются, а во рту полно пены, как у бешеной собаки». При сепсисе объем крови, циркулирующей в организме ребенка, не меняется, но она поступает не туда, куда нужно, – оказывается во внеклеточном пространстве, а не во внутриклеточном. Мы без конца вливаем жидкость в вены пациенту с сепсисом, еще и еще, надеясь, что она задержится там до тех пор, пока не сработают антибиотики, но в результате организм ребенка переполняется жидкостью, кровью и отдельными компонентами крови. Шарлотте необходим дыхательный аппарат, чтобы справиться с отеком легких, который мы спровоцировали, а также сильнодействующие препараты (адреналин, допамин, норадреналин), чтобы ее сердце более эффективно качало кровь.

Когда Шарлотту привозят в ПОИТ, мы уже ждем у дверей. Она лежит на каталке вся в трубках, в изголовье – аппарат ИВЛ, в ногах – монитор. Трейси протягивает мне ее историю болезни, пока мы идем по коридору, толкая перед собой каталку и направляясь к койке, где уже ждет Дьюсан, закатав и без того короткие рукава своей униформы. У Шарлотты совсем исчезло артериальное давление. Катетеризацию выполнить невозможно: слишком трудно отыскать вены. Я ставлю перед собой ногу девочки (она холодная и бледная, словно прутик умирающего дерева) и ввинчиваю ей в кость внутрикостную иглу для интраоссального введения лекарств, по характерному внезапному хрусту убедившись, что игла введена в нужное место. Отрабатывая этот навык, медсестры и врачи тренируются на хрустящих шоколадных батончиках. Триша наблюдает, стоя рядом, и ее лицо постепенно зеленеет. Но времени на слабонервных нет. Я даю ей сразу дюжину легких заданий: откачать жидкость, проверить список медикаментов, ввести физраствор, убрать с дороги мусорный бак.