Язык текущего момента. Понятие правильности

Синтезирующе-уточняющая флексия и преданные ей ревнители привычного языка по мере сил противятся аналитизму и в этой сфере. Когда аббревиатуры употребительны и по форме вписываются в русскую морфологию, они тяготеют стать полновесными словами, ослабляя и даже утрачивая связь с ключевым словом: МИД (Министерство иностранных дел) уже не среднего рода; загс (запись актов гражданского состояния) не женского, а мужского и склоняется, хотя и не должен бы: оформить брак в загсе; получить загранпаспорт из МИДа. Так же и получить диплом в ВАКе (Высшая аттестационная комиссия; раньше – комитет). Такие факты свидетельствуют о подспудном системном противодействии развитию аналитизма.

Надёжным соратником тут служит словообразование, смягчающее его удары. Пи-си (PC), хотя и есть ПК, заменятся грамматически удобными персоналка, писишка, писюк, наколенник (калька laptop). Сидюшник, сидюшка теснят си-ди (CD

), сиди-диск, сиди-ром (CD-rom); емеля – e-mail, а мышь даже изгнала mouse. Победным венцом служит пиар (от public relations -> PR ->

пи-ар), ставшее неузнаваемым для американских родителей в длинном ряду чисто «русских» пиаринг (!), пиарство, пиарить, пиарствовать, пиарщик, чёрный и белый пиар. Параллельно идут и синтаксические послабления, свойственные аналитизму.

В пользу аналитизма говорят некоторые исторические факты, например утрата грамматических форм прошедшего времени. Унификация парадигм склонения и переход от категориальной морфолого-грамматической обусловленности слов родом, числом (включая двойственное) и типами основ тоже позволительно интерпретировать как движение языка к экономичности, упрощению. Эти «упрощения» повлекли за собой туманную и сложную семантико-словообразовательную систему глагольных видов или же семасиологически ненамного более ясную унификацию множественного числа всех имён и совпадение имён мужского-среднего рода в единственном числе. Вряд ли в конечном счёте русский язык стал богаче, проще, гибче, экономнее, тем более если вспомнить большое количество исключений – своеобразных осколков старого.

Продвижение болгарского языка по пути аналитизма повлекло за собой фактическое упразднение склоняемости и сопровождалось появлением постпозитивного артикля. Это свидетельствует о том, что упрощение чего-то одного в языке обязательно влечёт за собой усложнение чего-то другого. Таков уж закон равновесия саморазвивающихся сложных, иерархически организованных систем.

* * *

Уместно поставить вообще-то праздный, но всех волнующий вопрос о том, какой язык лучше. Конечно, русскому человеку легче учить и, даже не изучая язык, понимать близкородственного белоруса, чем иносистемного по языку вьетнамца. Но если педагогически можно разделить языки на трудные и лёгкие для изучения, считая точкой отсчёта родной язык учащегося, то лингвистически нет нулевой точки на шкале для ранжирования языков по простоте и сложности.

Известны, впрочем, по большей части социолингвистические попытки такой оценки. Их обзор дан А. Бердичевским (Бердичевский А.

Языковая сложность (Language complexity) // Вопросы языкознания. 2012. № 5). Важнее, конечно, другое.

Лучшим всегда будет родной язык, то есть тот, на котором говорила мать (отчего родной часто и называют материнским), на котором человек научился мыслить, познавать мир, с младенчества приобщился к своей нации, стране, культуре. Сколько бы других языков он ни познал и ни использовал в жизни, материнский, даже если он считает его трудным (из-за дурной школы, которая запугивает всех орфографией), останется для человека самым удобным, единственно родным. Родной язык всегда лучше со всех точек зрения.

Разумно к тому же полагать, что, веками обслуживая свой народ, любой язык достигает некоей золотой середины – адекватного для его нужд равновесия избыточности и достаточности. Характерно, например, что количество фонем (звуков, осмысленных в качестве смыслоразличителей) в основных языках не больше и не меньше 32–54 из тысяч возможных для человеческого голосового аппарата. Правда, в каждом их набор различен даже при совпадениях: у нас что шип, что ш-и-и-п – всё напоминает, что розы без них не бывает, а англичанин решит, что это разные слова, как ship «корабль» с кратким звуком и sheep «овцы» – с долгим. Русский может произнести щелевой межзубный звук, скажем thам вместо сам, но это воспримут просто как шепелявость, англичанин же уверенно решит, что это разные слова: thumb – «большой палец руки» и sum — «сумма» (конечная буква в первом слове не читается, а гласный в обоих звучит как а).