Начавшись в прошлом столетии, электронно-техническая революция развивается всё больше, не позволяя сомневаться в том, что общий правильный язык необходим, но должен иметь другие основы. Легко это сказать, но совсем непросто разумно вычленить его из языкового океана. Повторим, что технический прогресс, внедрив кино, телефонию, радио, телевидение, компьютер, мобильные устройства связи, лишает письмо монополии на фиксацию, передачу и хранение текстов. Органично увязанные со звучанием, современные девайсы отнимают у него и единоличное право на определение и фиксацию правильности, тем более что алфавитно-буквенная запись столь условна и непоследовательна.
Став неотъемлемым видом языковой жизни, сетевое общение, по большей части дисплейное, вводит потенции дисплея в синтаксический строй языка. Облагораживая разговорность в звуковой и печатной, а также в изобразительно-звуковой форме, он придаёт правильность обеим разновидностям языка, а может быть, и создаст некую новую, третью. Язык при этом станет монолитнее в целом, но внутренне богаче в стилистико-оценочном отношении. Общение – пусть пока непривычно – будет опираться не столько на стилистическое
устройство языка, сколько на стилевые (внеязыковые) содержательно-смысловые векторы.Размежевать понятия
Не следует думать, что каждый последующий шаг развития отменяет предыдущие: письменность, например, отнюдь не устранила звуковое общение, хотя и неправомерно (явно поспешив!) унизила его в глазах общественного мнения, сведя к бытовой тематике. Также и дисплей не отменит ни звучащую речь, ни письменную.
В то же время во всех современных текстах происходит, хотя и весьма различно, смешение книжных и некнижных (даже откровенно разговорных, сниженных) элементов. Задавая пример, дисплейные тексты соблазняют всех ещё и изобразительностью. Косвенно с этим увязывается и нынешняя склонность к тому, что всё шире распространяется и может быть названо
Условно рисуемое сердечко всем понятно как одобрение, восхищение. Изображение не связано с определёнными языковыми формами. Флексия окружения, конечно, сдерживает эту неопределённость по-русски: «Я ♥ (сердечко) Москву» вряд ли кто прочитает «Мне нравится Москва», а вот на аналитическом английском «I ♥ New York» столь же понятно, но совсем без материально-языковых изменений легко читается как like, love, am fond of и т. д. Значок € (евро) всем понятен, но немцы произносят его как «ойро», британцы – как «юро», мы – как «евро».
Академик Н.Ю. Шведова, замечательный лингвист и пионер изучения специфики звучащих текстов – пусть ещё только по отображению её в художественных произведениях, – осмотрительно и верно писала: «Разговорная речь – это сам произносимый, звучащий язык [вспомним замечание учёного француза: всем людям на Земле дан один язык – человечий, звуковой! –
Ушла Наталия Юльевна, не узнав, что вот-вот грядёт расчёт на его фиксацию! А вследствие этого освобождённая от жёсткой привязки только к звучащей форме некнижность начнёт генеральное наступление на привычное нормализаторство. Её синтаксис, опирающийся, как она показала, по природе своей на междометия и частицы, интонацию, возможности голоса, мимику, жестикуляцию, окажется во многом успешнее логико-вербальных схем книжного синтаксиса, нацеленного на высокие материи, возвышенного, официального.
Язык наш, несомненно, оставаясь единым, имеет разноокрашенные языковые единицы. Уровни языка детерминируются содержанием и внеязыковыми факторами, а не сферой применения. Терминология призвана отразить то, что сегодня наш язык, соединяя разное, отнюдь не портится, а обретает всё большую цельность и ценность. In varia unum.
3. Нормализация
3.1. О взаимоотношениях языка и социума
Становление и развитие образованного языка многим кажутся прерогативой учёной, научно и общественно осознанной институции. В зрелом разумном обществе так и должно быть, но пока далеко до этого. На деле всё сводится к незаметной коррекции языка в поиске нормального, здравого, правильного, разумного порядка в общении.