Языки современной поэзии

Интенция микрофонно-кавказского акцента и семитского письма, а также порождения и восприятия речи подвыпившими участниками экскурсии (автобус ВИНТУРИСТ; и явно был «под газом» / наш красовод с развесистым под глазом) распространяется на весь текст, но разные слова, деформируясь, проявляют свойства собственно русского языка, напоминают о вариантах слов и обнаруживают возможности языковой игры. В частности, становится ощутимым скопление согласных в слове ноздристый; славяниский архаизм рцы (‘говори’) звучит по-кавказски, создавая метафору Кавказа как пространства древнего языка[95]; в конце текста появляется грамматический архаизм: форма именительного падежа множественного числа драконы. Искаженное слово врта — можно понимать как следующий этап укорачивания слова ворота[96]: ворота — врата — врта;

слово экскурсовод превращается в красовод, куровод, крысовод и красовид.

Подобные словесные игры происходят и на словообразовательном уровне: грегочет златорот (он же позже — златозубый крокодил) — небо Иоанна Златоуста.

На фоне такого смешения языков, древних и новых, имя Христа в варианте ХРСТ звучит как профанное, а в начертании выглядит как сакральное, подобное его написанию под титлом в священных книгах — как будто малообразованные туристы, разомлевшие от спиртного, жары и впечатлений, читают это евангельское имя буквально.

Аналогичный буквенный комплекс, помещаемый в церковных книгах под титлом, имеется в стихотворении «Молитва»:

Гспди!

я Твой раДавший! — всем тебя люнаши тела заклюнебо душе пода<…>Гспди! я Твой ра —следний между людьмиДавший! — Твоя равот Твоя жизнь — возьмиВзявший! — Тебя бла

слезы — Твоя вла[97]

Обращение Гспди находится здесь в ряду прерванных и искаженных слов, изображающих экстатическое косноязычие и надежду на понимание с полуслова. В этой захлебывающейся речи потенциально содержатся несколько высказываний. Так, первые строчки можно восстановить, по крайней мере, двояко: * Господи, я твой раб. Давший всем тебя любящим… и * Господи, я твой. Радость давший всем тебя [почитающим, просящим, любящим…] людям, а можно и перекомбинировать элементы этих прочтений.

В поэтике прерванного слова осуществляется и глобальный эксперимент Сапгира с обозначением пустоты, которая в данном случае может содержать несколько вариантов словесного заполнения, и при всех не выбираемых, а суммируемых вариантах эта пустота, возникающая при обрыве слова, — знак сильной эмоции, мешающей говорить гладко.

У Сапгира есть тексты, в которых части слов разбрасываются по разным строчкам, например, в таком стихотворении из книги «Дети в саду»:

* * *

вот бы род    на друг планя уже дился на    гой   нетевот бы им    ин    каря уже мею   ную     рмуесли бы взир   ин    глазя уже   раю ными    замина  лю  на жу   на не   на  сена дей на    ков на   бо  на   бя[98]

В данном случае пустота обозначается не только обрывами раздробленных слов, но и пробелами разной длины. В попытке мысленно восстановить утраченные фрагменты каждое отдельное высказывание читается дважды: в первый раз восполняются концы слов, во второй — начала.

Мотив дробления-умножения воплощается у Сапгира в многочисленных повторах и модификациях. В книге «Слоеный пирог» мотив дробления воплощен цепными рифмами — повторами звуковых комплексов на стыке строк, рифмующими конец предыдущей строки с началом следующей[99] (в терминах риторики — анадиплосис), например, в такой главе из поэмы «Новый роман, или Человечество»: