Читаем Языковая структура полностью

Уступительный оптатив тоже все еще очень абстрактен и тоже говорит только о предположении, которому к тому же противополагается нечто более реальное. Но настоящий оптатив, т.е. оптатив желания, – это опять-таки некое допущение, некое предположительное согласие. И хотя eien мы переводим «

да будет!», все же этот оптатив очень далек от императива и означает, собственно говоря, наше согласие на то, чтобы данный предмет был или возник, т.е. вроде такой, например, мысли: «допустим, что это так
». Тут есть, конечно, известное приближение не только к конъюнктиву, но и к императиву; но все же абстрактная предположительность оптатива резко отделяет здесь себя и от какого бы то ни было требования и от какой-нибудь мысли о необходимости наступления действия.

Но оптатив, в условиях своей принципиальной допустимости, предположительности или гипотетичности, может еще более сгущаться в своем значении и доходить до прямой потенциальности. Конечно, этот opt. potentialis резко отличается от выражения реального наступления, действия, от того реального сдвига, который специфичен, как мы увидим ниже, для конъюнктива. Это все еще только мыслимая возможность, только та возможность, которая возникает в процессе мышления того или иного предмета или действия. Это не есть реальная сила вещи, реальное ее возникновение или становление, реальный ее сдвиг. Все это становление или изменение вещи происходит только в уме, в мышлении. Но, конечно, тут оно реальнее простого и ничем не обоснованного допущения. Простое, ничем не обоснованное и вполне произвольное допущение, – это гипотетический оптатив. Но если действие, продолжая оставаться только в мышлении, выводится из другого действия, обусловливается им, то оно становится как бы чем-то более реальным. На самом деле это еще далеко не реальность, а просто только выведенность действия, его установленная мышлением связь с другими действиями своими условиями, его обусловленность. Вот почему этот потенциальный оптатив в подавляющем числе случаев снабжается частицей an, указывающей как раз на обусловленность действия другими действиями.

Но оптатив, в условиях своей принципиальной допустимости, предположительности или гипотетичности, может еще более сгущаться в своем значении и доходить до прямой потенциальности. Конечно, этот opt. potentialis резко отличается от выражения реального наступления, действия, от того реального сдвига, который специфичен, как мы увидим ниже, для конъюнктива. Это все еще только мыслимая возможность, только та возможность, которая возникает в процессе мышления того или иного предмета, или действия. Это не есть реальная сила вещи, реальное ее возникновение или становление, реальный ее сдвиг. Все это становление или изменение вещи происходит только в уме, в мышлении. Но, конечно, тут оно реальнее простого и ничем не обоснованного допущения. Простое, ничем не обоснованное и вполне произвольное допущение, – это гипотетический оптатив. Но если действие, продолжая оставаться только в мышлении, выводится из другого действия, обусловливается им, то оно становится как бы чем-то более реальным. На самом деле это еще далеко не реальность, а просто только выведенность действия, его установленная мышлением связь с другими действиями своими условиями, его обусловленность. Вот почему этот потенциальный оптатив в подавляющем числе случаев снабжается частицей an, указывающей как раз на обусловленность действия другими действиями.

Оттенков этого потенциального оптатива

очень много. Один раз в нем выдвигается момент условности, т.е. связанности с другими возможными действиями, другой раз это просто сама потенциальность, имеющая уже самостоятельное значение. Третий раз это доходит до прямого утверждения, едва отличимого от индикатива, причем это утверждение иной раз имеет оттенок будущности или оттенок прошедшего времени. Наконец, потенциальный оптатив с упомянутой модальной частицей не чужд даже элементов желания и волеизъявления. На самом деле этих оттенков в потенциальном оптативе, как и вообще в оптативе, огромное количество, которое даже невозможно и учесть при помощи точной терминологии. Но упомянутые четыре оттенка очень легко себе представить, как только мы погрузимся в эту общую сферу оптативной потенциальности, учитывая, что оптатив, в отличие от конъюнктива, всюду и везде сохраняет свой основной смысл предположительности и произвольной допустимости.

Схематически смысловое развитие оптатива можно представить в таком порядке:

1) opt. hypotheticus – чистая мыслимость или предположение, абстрактная возможность, независимая ни от каких реальных условий действительности, произвольное допущение;

2) opt. concessivus – появление желания, но пока еще слабого, которому к тому же противополагается нечто более реальное;

Перейти на страницу:

Похожие книги

История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции
История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Во второй половине ХХ века русская литература шла своим драматическим путём, преодолевая жесткий идеологический контроль цензуры и партийных структур. В 1953 году писательские организации начали подготовку ко II съезду Союза писателей СССР, в газетах и журналах публиковались установочные статьи о социалистическом реализме, о положительном герое, о роли писателей в строительстве нового процветающего общества. Накануне съезда М. Шолохов представил 126 страниц романа «Поднятая целина» Д. Шепилову, который счёл, что «главы густо насыщены натуралистическими сценами и даже явно эротическими моментами», и сообщил об этом Хрущёву. Отправив главы на доработку, два партийных чиновника по-своему решили творческий вопрос. II съезд советских писателей (1954) проходил под строгим контролем сотрудников ЦК КПСС, лишь однажды прозвучала яркая речь М.А. Шолохова. По указанию высших ревнителей чистоты идеологии с критикой М. Шолохова выступил Ф. Гладков, вслед за ним – прозападные либералы. В тот период бушевала полемика вокруг романов В. Гроссмана «Жизнь и судьба», Б. Пастернака «Доктор Живаго», В. Дудинцева «Не хлебом единым», произведений А. Солженицына, развернулись дискуссии между журналами «Новый мир» и «Октябрь», а затем между журналами «Молодая гвардия» и «Новый мир». Итогом стала добровольная отставка Л. Соболева, председателя Союза писателей России, написавшего в президиум ЦК КПСС о том, что он не в силах победить антирусскую группу писателей: «Эта возня живо напоминает давние рапповские времена, когда искусство «организовать собрание», «подготовить выборы», «провести резолюцию» было доведено до совершенства, включительно до тщательного распределения ролей: кому, когда, где и о чём именно говорить. Противопоставить современным мастерам закулисной борьбы мы ничего не можем. У нас нет ни опыта, ни испытанных ораторов, и войско наше рассеяно по всему простору России, его не соберешь ни в Переделкине, ни в Малеевке для разработки «сценария» съезда, плановой таблицы и раздачи заданий» (Источник. 1998. № 3. С. 104). А со страниц журналов и книг к читателям приходили прекрасные произведения русских писателей, таких как Михаил Шолохов, Анна Ахматова, Борис Пастернак (сборники стихов), Александр Твардовский, Евгений Носов, Константин Воробьёв, Василий Белов, Виктор Астафьев, Аркадий Савеличев, Владимир Личутин, Николай Рубцов, Николай Тряпкин, Владимир Соколов, Юрий Кузнецов…Издание включает обзоры литературы нескольких десятилетий, литературные портреты.

Виктор Васильевич Петелин

Культурология / История / Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука