Ибн-Сина (Авиценна)

Для ученых мусульманского средневековья с методологической и эпистемологической точки зрения физиогномика была так же важна и интересна, как и врачебная наука. Достаточно сказать, что, с одной стороны, уже знакомый нам врач-вольнодумец Абу-Бакр ар-Рази включил физиогномику в свою «Мансурову книгу о медицине», а с другой — в принадлежащем ему самом влиятельном на Востоке труде по физиогномике Фахр ад-Дин ар-Рази (1148–1210), который, среди прочего, развивал и логическое учение Абу-Али, не без основания указывал на то, что все претензии, предъявляемые к этой науке, могут быть предъявлены с тем же основанием и к медицине. Методы исследования, использовавшиеся в физиогномике, описаны им так: «Ассоциативная связь между одной вещью и сходной с пей другой есть посылка, принимаемая широкой публикой. Поэтому говорится, чти сродство есть причина ассоциации. В самом деле, если какая-то форма оказывается промежуточной между двумя отличными друг от друга формами и сходство той формы с одной из этих двух форм больше сходства между ними обеими и первой формой, то натура [человека] склоняется ассоциировать ее с формой, обладающей большим сходством. Коли ты понял это, то мы скажем: эта подсказанная эстимативной силой посылка побуждает ум к составлению данного суждения первичным образом, но затем мы дополняем эту посылку полной индукцией и продолжительным опытом, и если суждение, основанное на индукции, совпадает с упомянутым суждением, опирающимся на эстимативную силу, то тогда мы полагаемся на эту посылку и выносим суждение о ее качестве. Одним словом, мы не полагаемся ни на один только необходимый вывод силлогизма, ни на один только опыт, но мы полагаемся на сочетание того и другого вместе» (95, 22).

Это рассуждение Фахр-ад-Дина разъясняет смысл одного эпизода в «Трактате о Хайе». Старец Хай (деятельный разум) рассказывает автору (индивидуальный человеческий разум) о физиогномике, квалифицируя ее как науку, «прибыль» от которой «отсчитывается наличными» и которая помогает по самым незаметным признакам судить о характере людей. В связи с этим автору дается описание трех его «дурных спутников» — обманщика (сила воображения), буяна (сила гнева) и чревоугодника (сила вожделения). «После того как эти приятели были описаны мне, — рассказывает автор, — я обнаружил, что доверие мое нуждается в скорейшем подтверждении того, что он поведал. И когда я вновь стал проверять их уже целенаправленным путем… поведанные сведения о них подтвердились сведениями, полученными через опыт» (наст. изд., с. 222). Физиогномика здесь служит как бы символом прикладных наук, от которых, не в пример фундаментальным, «прибыль» получают «наличными» и которые основываются прежде всего на наблюдении и эксперименте. Эти науки вынуждены прибегать к посылкам вроде тех, которые основаны на показаниях самой обманчивой, эстимативной силы души; однако и подобные посылки, полученные через бессистемный, беспорядочный опыт, можно использовать для выдвижения некой теоретической концепции, своего рода рабочей гипотезы, которая нуждается в дальнейшей проверке, но на этот раз уже с помощью полной индукции (если, конечно, таковая возможна) и целенаправленных опытов.

Приведенный эпизод предваряет все мысленное путешествие героя, начинающееся с исследования телесного мира (Запада) и завершающееся постижением необходимого сущего (царя). Если сравнить этот эпизод с идеями, высказанными в «Книге букв» аль-Фараби и в «Трактате о Хайе» Ибн-Туфейля относительно генезиса и развития теоретических знаний, то он соответствует тому этапу в историческом и логическом движении познания, который характеризуется развитием «практических искусств» и появлением зачатков теоретической науки, основанной на наблюдении и целенаправленном опыте. Весьма возможно, что у Ибн-Туфейля его юный Хай, оперируя газель, намекает нам и па ту конкретную науку, которую прежде всего подразумевал под обобщенным символом физиогномики Ибн-Сина, — медицину.

Аш-Шейх ар-Раис не вырывает непроходимой пропасти ни между Западом (материальный мир) и Востоком (мир интеллигибельных сущностей), ни между прикладными науками, с одной стороны, и «первой философией» — с другой. Нет такой пропасти также между посылками, основанными на чувственном восприятии и опыте, и аксиоматическими положениями разума. Ведь и само доверие людей к выводам логических рассуждений, говорил Ибн-Сина, имеет генетическую связь с их доверием к чувственному восприятию: наука логики создавалась по образцу геометрии и астрономии; науки же эти считались в высшей степени достоверными потому, что они обладают качеством наглядности, а люди доверяют прежде всего собственным ощущениям, чувственному опыту.