ID. Identity и ее решающая роль в защите демократии

Так почему же в Америке, в отличие от Европы, хиджаб не является проблемой? Разница заключается в том, что американцы совершенно по-другому понимают общественное пространство. Здесь оно не освобождено от identities, а наоборот — плотно «заселено» ими, в нем в равной мере и в полном соответствии с демократическими принципами представлены самые различные идентичности.

Под общественным пространством понимается любое место, находящееся за порогом частного дома, здания или учреждения. Государство не требует, чтобы граждане придерживались определенной identity, и не дискриминирует одну самоидентификацию в пользу другой. В то время как в Европе публичные проявление identity рассматриваются как угроза демократии, в Америке они не только защищены законом, но и воспринимаются как важный элемент демократии, укрепляющий ее.

Мой близкий друг, еврей по национальности, в свое время работал в штате покойного сенатора-демократа Генри «Скупа» Джексона Желая продемонстрировать свою преданность работе, он пришел однажды на Капитолийский холм во время еврейского праздника. Сенатор Джексон удивился: «Почему ты здесь? Разве сегодня не твой праздник?» Мой друг ответил: «Работа с вами для меня важнее». Джексон, который не был евреем, сказал: «Слушай меня хорошенько, мой мальчик: если ты действительно хочешь быть хорошим американцем, в первую очередь будь хорошим евреем». Таким образом, в самом сердце американского общественного пространства, в конгрессе, identity в ее самых разных проявлениях не только приветствовалась, но и поощрялась.

Что кажется таким естественным для американцев, совершенно невозможно в Европе. В начале девяностых годов я посетил один из бастионов академической свободы. Оксфордский университет, где встретился с одним из самых независимых и мощных философских умов Европы, с человеком, к которому я испытывал величайшее уважение. В беседе с ним я сказал, что на меня произвела огромное впечатление деятельность местной студенческой ячейки ХАБАДа — еврейской религиозной группы, которая занималась тем, что знакомила студентов-евреев с традициями и религией своего народа Мой собеседник решительно не согласился со мной: с его точки зрения, вся это деятельность была опасной провокацией. «Мы, евреи, никогда не должны забывать, что здесь мы гости. Мы можем быть евреями в нашем доме и в нашей семье, но наше еврейство ни в коем случае не должно быть частью публичной жизни».

Разница между американским и европейским отношением к identity имеет глубокие исторические корни. Сравнивая историю и ценности Американской и Французской революции, мы видим, что религиозная традиция и identity повлияли на рождение США в не меньшей степени, чем политические традиции демократии и Просвещения. Первые городские собрания проводились в тех же самых домах, которые служили церквями. Процедуры голосования, дебатов и дискуссий, в ходе которых избирались магистраты, были аналогичны тем, по которым избирались религиозные лидеры общин. Таким образом, демократия произрастала на почве индивидуального самосознания и социальной ответственности, своим корнями уходивших в протестантские религиозные принципы С самого начала, частично в силу различных случайных причин, а частично и преднамеренно. Америка родилась как разнородная нация и таковой осталась и по сей день.

Европейцы прибывали в Америку из разных стран. При этом сами по себе они состояли из разнородных групп, ни одна из которых не могла контролировать другую. Помимо англичан, на атлантическом побережье США обосновались испанцы (во Флориде и в Калифорнии), французы и канадцы (в Новом Орлеане) и немцы (на Среднем Западе) Религиозная жизнь была не менее разнообразной: немецкие протестанты и кальвинисты на севере, члены англиканской церкви на юге, католики на атлантическом побережье, квакеры в Пенсильвании, голландские реформисты в Нью-Йорке и много, много других течений и сект, разбросанных по самым разным уголкам Америки. Начиная с созданной Роджером Вильямсом колонии Род-Айленд, где царили религиозная свобода и веротерпимость, религиозные авторитеты разрабатывали теологию, для которой свобода совести стала религиозным правом, а соблюдение ее считалось религиозной обязанностью.