Идеалист

– Но ты не выстрелил! Значит, было в тебе что-то, что оказалось сильнее твоей зашоренности. Значит, в сути, в корне, мы одинаковы? Различия начинаются где-то вверху, не в корнях, в кроне? Ум гудит, Полянин, понять хочу, как, в чём, мы с тобой одинаковы? Ухватить эту вот корневую сущность в наших натурах!..

Алексей Иванович, собираясь к Аврову, знал, что фронтовое прошлое так или иначе всплывёт в их разговоре. Но Авров шёл дальше воспоминаний, он старался как будто извернуть память, позор собственного предательства сделать общим. Поняв тонкую игру Аврова, Алексей Иванович с обострившимся любопытством спросил:

– А не припомнишь ли ты, Авров, одну из ночей, когда шли мы вдвоём к нашему батальону, только-только прорвавшему немецкую оборону? Помнишь: ночь, безлюдье, горящий танк, трупы на дороге. И мы – одни в безмолвии сентябрьской тьмы? Я веду тебя командирской своей властью по неостывшей ещё от боя земле, чёрт те знает, куда, зачем, может прямо к немцам в пасть! Ты притаенно дышишь мне в затылок. Я – безоружен. У тебя в руке твой бельгийский пистолетик, из которого ты играючи бьёшь муху на стене блиндажа. Я чувствую: ты трусишь, ты рвёшься вернуться назад. Ты ненавидишь меня лютой ненавистью за то, что я заставляю тебя идти в опасную тьму ночи. Ты ждёшь минуты освободиться от моей командирской воли. Я чувствую, мне и сейчас памятен тот холодок в затылке – близость нацеленного пистолета. Почему не выстрелил ты?..

– Цепкая у тебя память, командир! – похвалил Авров. Выдвинул ящик стола, достал памятный наборный, похожий на фронтовой, мундштук, вставил сигарету, закурил. – Знаю, не куришь! Мне невтерпёж. Между прочим, размышлять помогает! – Авров курил, смотрел внимательно на Алексея Ивановича, как бы заново изучая его. После продолжительного молчания сказал, аккуратно стряхивая пепел в широкую из красной яшмы пепельницу:

– Пожалуй, теперь могу сказать. Ты прав: случай был. Кто стал бы разбираться, куда стукнула тебя пуля – в сердце или в затылок. Чечмеки из похоронной команды сволокли бы тебя вместе с другими в общую могилу. На том бы и закончилась твоя праведная жизнь. Скажу больше: ещё бы шагов сто в то ночное безлюдье, и ты остался бы там, в беспамятной смоленской земле. Появившиеся солдаты спасли тебя, Полянин. Солдаты вернули тебе командирскую власть надо мной. Но так казалось тогда. Теперь и то, и всё прочее, смотрится по-другому. Не твоя, не моя воля вела нас и к первому, и ко второму исходу. Было нечто свыше.

Провидение не давало одному остаться без другого. Всё тот же закон, Полянин: жизнь возможна лишь в единстве противоположностей. Нераздельная связка: добро – зло, зло – добро, по твоей терминологии. Жизнь лишится энергии развития, если одно оторвать от другого. Не криви губы, командир. Лучше поразмысли на досуге… - Авров окутался папиросным дымом, с минуту выждал, протянул руку, включил настольный вентилятор. Дым завился в синеватую струю, втянулся в бесшумно вращающийся круг, открыв непривычно полное лицо Аврова с белым треугольником усов и снисходительной улыбкой на губах.

– Вот, так, командир, - сказал он, будто поставил размашистую роспись под давно заготовленной бумагой. – Повязаны мы с тобой самой жизнью, и жить нам вместе, хотим того или не хотим. Потому полномочен предложить тебе нужное для общего нашего будущего дело. Но прежде… - тут Авров загадочно улыбнулся. – Прежде хотелось бы покатать тебя по столице. Коечто показать, кое с кем познакомить. Не возражаешь? Время есть?.. Ты, кстати, в какой гостинице остановился? В «Москве»? Ну, это, в общем-то, наша гостиница! Ну, как едем?..

Алексей Иванович молча поднялся.

2

Всё, что последовало за неожиданным предложением Аврова, Алексей Иванович сравнил потом с подводными съёмками небезызвестного француза Кусто: невиданной красоты придонные гроты, джунгли колышущихся водорослей, уродливые, сравнительно с земным совершенством, морды и тела обитателей морских глубин – всё внове, всё удивляло, и вместе с тем нарастало удушье от присутствия в этом обычно недоступном мире под многометровой толще воды.

Едва вышли через высокий подъезд, охраняемый внимательным неулыбчивым военным людом, и Авров предупредительно открыл дверку машины, помогая Алексею Ивановичу пробраться в просторный, почему-то пахнущий духами салон, и Алексей Иванович в непривычности после тесноты своего инвалидного «Запорожца», откинулся на мягкую спинку широкого, как диван, сиденья, машина рванула, понеслась, обгоняя движущийся в несколько рядов уличный поток машин, автобусов, троллейбусов. Так же внезапно встала у огромных освещённых витрин Елисеевского гастронома.

Авров пригласил заглянуть на минутку к другу-приятелю, и Алексей Иванович, неловко вылезая из открытой ему дверцы, тут же заметил на столбе дорожный знак, запрещающий остановку. По провинциальной наивности показал на всегда для него категоричный знак, получил в ответ успокаивающую улыбку.

– Это не для нас! – коротко пояснил Авров.