Идеалист

Алексей Иванович почувствовал, как тонко, нудно, знакомо зазвучала в голове звень войны. За словами Юрочки было нечто неожиданное и, уж точно, нечистое. Всё, что шло от Аврова, всегда оборачивалось бедой. Но говорить с Юрочкой о бывшем своём старшине, теперь всёмогущим Аврове, он не счёл нужным.

– Надо подумать, - только и сказал, уклоняясь от объяснений.

Юрий Михайлович несогласно покачал головой, потянулся к фужеру, долго смотрел, щурясь, будто раздумывал: пить или не пить. Спросил, не отводя глаз от бокала:

– Понять не могу, чем ты расположил к себе Генашу? Он что, знал тебя прежде?..

Алексей Иванович усмехнулся:

– Очки мои, наверное, понравились!..

– Шутишь!.. А всё-таки что-то у тебя с ним было. Меня не проведёшь!..

Юрий Михайлович с притаённой усмешкой пошевелил влажными губами, сделал движение допить коньяк, вдруг замер, неверным движением руки поставил фужер на стол. Испарина проступила на побледневшем его лице. Он сжался, как-то даже уменьшился в размерах, руками придавил подгрудье.

Алексей Иванович встревожено поднялся, припоминая, где в квартире аптечка. Но Юрий Михайлович уже превозмог приступ боли, осторожно разогнулся, с виноватой улыбкой, так редко появляющейся на угрюмобородатом его лице, проговорил:

– Что-то тут вот прихватывает… Погоди. Лекарство пойду приму, - подобрав полы тяжёлого халата, согнувшись, как-то совсем уж постариковски пришлёпывая по паркету домашними туфлями, прошёл к себе в кабинет, потом в ванную. Вернулся с мокрыми волосами, опустился на прежнее место, сказал, переводя дух:

– Вроде пронесло… Медицину-то не забыл? Может, пощупаешь, что тут у меня?.. – Смотрел он просительно, тень пережитого страха ещё проступала в его глазах.

Алексей Иванович уложил Юрочку на кушетку, осторожно стал пальпировать. Печень, похоже, была в норме. Но у желчного пузыря пальцы ощутили плотное вздутие. Чем настойчивее прощупывал он явно чуждую этому месту опасно напряжённую выпуклость, тем тревожнее ему становилось.

Когда-то, вскоре после окончания ВУЗа, ещё не готовый к серьёзной литературной работе, к тому же неудовлетворённый семейным мирком Наденьки, он всерьёз задумал повернуть свою жизнь – оставить на время писательство и пустоту театрально-городской жизни, уехать в деревенскую глушь, обосноваться где-то в сельской больнице и фельдшерствовать в округе среди людей, живущих простыми крестьянскими заботами. Здесь, думалось ему, он смог бы удовлетвориться практической, нужной людям работой, набраться и житейской мудрости, так необходимой для будущих его книг.

Дабы осуществить задуманное, он должен был подтвердить право на врачебную деятельность, и, при благосклонной поддержке начальства, стал проходить двухмесячную практику в областной больнице. Практикантом был он вдумчивым, дотошным, неотступно вбирал опыт и врачей и сестёр.

Однажды один из хирургов дал ему обследовать больного с уже установленной саркомой печени. И то, что теперь его пальцы прощупывали у Юрочки в подреберье, было один к одному к тому, что ощущал он тогда у памятного ему, безнадёжно угасавшего больного.

Алексей Иванович чувствовал, как рубашка под пиджаком липнет к холодеющей спине. Как ни осуждал он неупорядоченную, бессмысленную, по его понятиям, Юрочкину жизнь, невозможно было сознать, что все земные его радости уже подходят к трагическому концу.

Он сумел удержаться в докторской невозмутимости, озабоченно ровным голосом сказал:

– С печенью, похоже, непорядочек у тебя. Надо бы обследоваться, Юрка. Все эти печени, желчные пузыри – штука каверзная.

– И ты туда же! – проворчал Юрий Михайлович, поднимаясь, запахивая халат. – Нинка канючит о больнице. Сговорились вы, что ли?.. Боюсь я этих больниц, Лёшка. Что глотаешь там, что вколют – туман сплошной. Лежишь, вроде кролика, ушами хлопаешь, а тебе животик, - чикчик, уже вспороли!..

– Ты ж номенклатура! В Четвёртом Управлении тебя быстренько обследуют.

– Бывал. Тоска смертная! Одно развлечение – сестрички. Ох, ах! Наглядишься на стройные ножки под белым халатиком – со снотворным ночь проворочаешься!..

Юрий Михайлович подсел к столу, вытянул из пачки сигарету, стал разминать – пальцы его не слушались, ломали сигарету. Он вытащил другую, держал, не закуривая, поглядывал искоса на расстроенного братца.

– Что замолчал? – Юрий Михайлович смотрел насмешливо.

– Грустно всё это, Юрка! – отозвался Алексей Иванович. – Не думал увидеть тебя таким…

Юрий Михайлович разозлился.

– Не торопись. Ещё неизвестно по кому панихиду закажут! – произнёс он с явным желанием уязвить. С каким-то вызовом взял бокал, выпил оставшийся в нём коньяк, посмотрел замутнёнными глазами, как бы спрашивая:

– Ну, как?