Идеалист

Корысть всегда сильнее ДухаДля тех, кто ловит час удачи.Что для таких Добро и Справедливость?И что для них заботаО тех, кто рядом жил, иудиной улыбке веря?!.Итак, знакомые всё лица. Стоят вокруг,Как судьи инквизиции веков прошедших.Всё человеческое изгнано из душ.В рассудке лишь одно:- Ату, его, отступника!Не поклонился он тому, кто выше!В костёр его!..

О, Дант! Как мог, я бился.Я к чувствам человеческим взывал.Они смеялись мне в лицо.О справедливости кричал, -Ответом дружный был призыв к расправе,Никто не вспомнил о Добре,И сил, потраченных на них, никто не вспомнил.О том забыли все.С презрением, со злом – о чём не мог помыслить прежде! –Они кричали мне в лицо:«Ты жить мешал нам!Твоей мы помощи не знали!Ты – лжеучитель, не творец.

Изгоем будешь ты отныне!»Отвратной клеветой они старалисьТолкнуть меня,Что б я ушёл из Жизни…Великий Дант! ПредателейТы поместил в Седьмой круг Ада,На дно, где никому из них не вымолить прощенья.Неужто и земная наша жизньСтановится подобнойСедьмому кругу Ада?!.Что думать мне теперь о людях сих?Казня меня, они стояли вкруг,

И видел я на волосатых их телахКуски кабаньих шкур, наброшенных на плечи.И было всё в пещере. Костёр горел,Трещали сучья в нём.Дым с потолка и стен сползал к ногам,Глаза слезил, дыханье забивал.И горько было сознавать, что Просвещённый векВдруг обернулся вспять,Что жизнь сползла назад,Во времена пещер,Где властвовала только Сила и Корысть,И волосатый людС кабаньей шкурой на плечах

Ещё не ведал милосердья…»

АПОСТОЛЫ

 Мрачное пророчество Юрия Михайловича сбылось. Звероподобный Василиарий-Вурдалак в точности исполнил повеление своего хозяина: Алексей Иванович Полянин был до косточек изгрызен теми, кто четверть века грелся и преуспевал от его забот.

Возбуждённая расправой братия шумно вывалилась из парадных дверей в мутную мглу завывающей на улицах города метели.

Алексей Иванович остался один среди сдвинутых столов, разбросанных стульев, бумажного сора, окурков, небрежно воткнутых в цветочные горшки. Порядок, создаваемый многолетними усилиями в святом для Алексея Ивановича Доме и уважительно поддерживаемый до нынешнего дня всеми, кто был причастен к высокому писательскому делу, был с какимто даже злым удовлетворением разрушен. От вида содеянного боль свершившейся несправедливости ощущалась острее. До непереносимости было душно. Алексей Иванович, стоя у окна, потянул верёвку фрамуги, свежий воздух с покалывающим холодом снежинок ворвался, омыл разгорячённое лицо.

За спиной послышались осторожные шаги. Знакомый робкий голос проговорил:

– Алексей Иванович, я, и не один я, многие на Вашей стороне. Но поймите, мы вынуждены были. Понимаете…

Алексей Иванович не отозвался. Человек постоял, тихо, на цыпочках, ушёл

Из глубины полутёмного коридора медленно вышла Зоя, прижалась исстрадавшимся лицом, - незримо была она с ним рядом и слышала всё.

Какое-то время стояли безгласно, Алексей Иванович достал платок, отёр заплывшие слезами глаза жены, сказал скорбно:

– Крылышки-то не будем опускать!

Подошёл к телефону, вызвал такси.

Ехали молча, в свете фар вихрились, с какой-то отчаянностью бросались под машину потоки снега.

На площади, на повороте, машина остановилась, пропуская на зелёный свет группку людей, растянуто бредущих по тротуару.