Идеализм-2005

Я отхлебнул обжигающий кофе, прикрыл глаза.

Мы захватывали Никулинский суд в «день чекиста», 20 декабря. Так получилось, что акция совпала и со столетием Декабрьского восстания 1905 года в Москве. Больше тысячи революционных боевиков установили контроль над половиной города, построили баррикады, начали охоту на городовых и жандармов. Эсеры взорвали московское охранное отделение, будущие московские эсеры-максималисты, которыми Владимир Мазурин командовал, вытащили помощника начальника сыскной полиции Войлошникова прямо из его дома и расстреляли потом в переулке.

Повстанцами в Москве командовал Михаил Соколов, эсер, идеолог аграрного террора. Летом 1906 года, уже будучи максималистом, он организует взрыв резиденции Столыпина на Аптекарском острове в Петербурге.

Московский гарнизон царские власти заперли в казармах, чтобы солдаты на сторону революционеров не перешли. Но уже ранним холодным и темным утром 15 декабря 1905 года в Москву на помощь потрепанным правительственным силам прибыл гвардейский Семеновский полк, а 16 декабря — лейб-гвардии Конно-гренадерский и Ладожский полки. 17 декабря царская артиллерия начала обстрел центра восстания, рабочих районов на Пресне. Затем войска начали зачистку. Рабочих расстреливали вместе с их семьями, жгли нищенские пролетарские пожитки. Точно так же действовали царские отряды на Казанской железной дороге. Город Люберцы был тогда центром рабочего повстанчества. После Московского восстания там расстреляли машиниста Алексея Ухтомского, боевика-эсера, отряд которого громил казаков и полицию в рабочих городках.

Смысл жизни — продолжать восстания, начатые задолго до нас.

Такой была моя утренняя медитация. Медитация мечтательного студента-историка.

Глаза снова открылись. Ничего не изменилось. Молдован смотрел новости. Кофе остывал.

На кухню спустился Кирилл.

— Леха, давай минут через пятнадцать людей будить потихоньку. Только не всех сразу. Чтобы очереди в туалет не было и толпы на кухне.

— Да, давай.

Но нацболы и сами уже просыпались. Натягивали на себя свитера, куртки, которые лежали под головами, как подушки.

— Не толпитесь, — бункерфюрер Кирилл Чугун наводил порядок на кухне, — все, блин, все успеют. И чай попить, и поесть. Инструктаж не скоро еще.

* * *

Мы выдвинулись. На инструктаже Чугун и я поделили партийцев на три группы. Но в пустом дачном поселке группы выглядели бы еще хуже, чем толпа.

— До Шелковской езжайте все вместе, — решил Кирилл.

Ключ от дома я оставил Чугуну. Он в захвате не участвовал, а для меня акция могла закончиться в изоляторе временного содержания. Кто-то к тому же должен был прибраться после нацбольской вписки.

Нацболы шли по проселочной дороге, по колено в снегу. Настоящий такой марш-бросок. Было совсем темно. Сначала все молчали, потом стало веселее.

— Бля, снегу дохуя! — громко переговаривались партийцы.

— В ботинки попадает, сука.

— Шире шаг, — маленькая, с мальчишеской стрижкой «под горшок» Нина, одетая в шитый-перешитый серый тулуп, в больших и нелепых мерных башмаках, шла в самом начале колонны, прокладывала дорогу остальным, — пиздеть не мешки ворочать.

— Курить есть у кого?

— Только легкие.

— Хрен с ним, давай!

Утренний морозный воздух, близкие хорошие дела. Классно.

На Шелковском шоссе нацбольский спецназ загрузился в автобус. Старый, вонючий, мрачный. Забитый до отказа хмурыми дядьками, бабками, тетьками. Народ толкается локтями — а зачем? Езжайте себе уж спокойно.

— Нина, из автобуса надо уже группами выходить, — напомнил я нацболке.

— Я помню. Все хорошо будет, разберемся, — Нина улыбалась чему-то мечтательно.

— Ну, хорошо тогда.

В сыром автобусе нацболов охватила какая-то дремота. Слышно было только как пенсионеры власть ругают.

— От жида Лужкова жизни никакой нет, — донеслось откуда-то старческое шамканье.

— Да не говори уж, — проскрипел такой же старческий ответ, — кайло бы ему в руки, да на Колыму.

Автобус подъехал к «Щелковской». Моя группа вышла через заднюю дверь. Серый плохо пахнущий людской поток подхватил нас, понес к подземке.

— Илья, смотрите, не теряйтесь, — сказал я нацболу из Кемерово в «конской»[10] красно-синей розе.

— Все заебись, я тут, — ответил он, — главное, чтобы группа однофамильца твоего из Воронежа не потерялась. Среди них москвичей нет.

— У него Скиф в группе. Он в Москве уже три месяца живет, найдет дорогу. Блин, у турникетов очередь смотри какая. Этой хуйни только не хватало. И менты.

— Ага, — вяло отозвался Илья.

— Спрячь лысину под шапкой, а то у мусоров какая-нибудь операция «Скинхед» вдруг опять. Заберут тебя, а нахуй оно…

— Хорошо, — Илья нехотя одел шапку.

Турникеты мы прошли без проблем. В поезд еле залезли — люди едут на работу, на учебу, по своим делам. На перроне давка, людские тела распихивают друг друга, прокладывают себе путь к вагонам…

К одиннадцати часам мы добрались до места стрелы. Макдоналдс в торговом центре рядом с «Проспектом Вернадского» был почти пуст.

Рома и Лена сидели за столиком в дальнем конце зала. На обоих были черные полувоенные куртки.

— Привет, — подошел я к ним, — вот, приехали. Все готовы, все чисто.