Идеализм-2005

Пробирающий до костей январский ветер прекращает разговоры.

Пока ждем на веранде в сквере остальных, замерзаем окончательно, так, что пальцы ног не чувствуются. Всей толпой согреваемся подпрыгиваниями. На улице — ни души, от кого скрываться?

— Прорываться сейчас заебись, там тепло, — говорит Риза.

— Да скоро уже…

— Ухи, мои ухи мерзлые, — Молдован прыгает и растирает мочки ушей. Мы хохочем над ним.

Подтягиваются Лена и все остальные — одной толпой. В руках у Ильи из Кемерово две баклажки синего «Очаково».

— Мы тут бухаем типа, — поясняет он.

— Легенда подводит, сейчас даже морж ебанутый на улице бухать не станет, — смеется Риза.

— Это да.

— ГАЗ, Горьковский автозавод, — Лена начинает последний инструктаж, — все ведь знают? Хорошо. Дерипаска увольняет сорок тысяч рабочих, это вы в курсе уже. По делу. Захватываем заводоуправление. Прорыв через охрану, и на второй этаж. Там закрепляетесь. Листовки, фаера, вот матюгальник. Текст листовки надо прочитать. Леха, матюгальник ты возьмешь?

— Да, — засовываю мегафон в рюкзак.

— Разбирайте фаера с листовками. Пропускной пункт там серьезный довольно, кто покрепче, встаньте в конце, отбиваться придется.

— Мы пойдем, — Молдован и еще три крепких регионала поднимают руки.

— Замечательно.

— Сходу там охрану как-нибудь отвлеките — и на прорыв. Леха, ты знаешь.

— Знаю.

Лена отходит в сторону, созванивается с разведкой.

— Все, выдвигайтесь. Так же, группами. Там, на месте — ориентируйтесь на Леху, как он начинает идти, все подтягиваетесь. Леха, ты командуешь там, внутри.

— Ясно.

— Все тогда. Удачи, — Лена молчит пару секунд, — Да, Смерть!

— Да, Смерть!

* * *

Через полчаса мы стоим напротив бело-оранжевого здания в стиле хай-тек. Рядом со мной Дарвин. Неподалеку, под высокими декоративными елями ждут остальные партийцы. Журналисты какого-то телеканала распаковывают камеру.

— Пора! — подхожу к Ризе. Он и три девушки из его группы идут вслед за мной и Дарвином ко входу.

Остальные полтора десятка быстро к нам подтягиваются. Теперь мы — плотно построенный отряд, готовый к слаженным действиям. Кто нас остановит?

Дергаю на себя дверь.

«Смелость, смелость и еще раз смелость, и Франция будет спасена», — говорил якобинец Дантон. Смелость и полная невозмутимость. Делай свое дело.

Быстрыми шагами подхожу к турникету-вертушке. В стеклянной будке сидят два секьюрити. Бритые затылки, костюмы, как у Джеймса Бонда.

— Куда? — булькает вопросительно один из них.

— На экскурсию.

— Не положено, — Джеймс Бонд чешет репу.

— На не положено хуй наложено, слыхал?

Перепрыгиваю под носом у охранника через турникет и бегу по лестнице на второй этаж. Нацболы несутся за мной. Замыкающие оттесняют пришедшую в себя службу безопасности.

Группируемся на втором этаже. Внизу — крики в рации.

— Туда! — показываю дорогу.

Бежим по коридору к окнам.

Большой холл. В креслах вертят головами переполошенные сотрудники заводоуправления ГАЗ, упитанные типы в брюках и накрахмаленных рубашках.

— Мы из НБП, — информирую сытый офисный планктон, — у нас тут акция против увольнения рабочих, если хотите, можете идти.

— Позовите кто-нибудь охрану, — выскакивают из кресла самый борзый менеджер.

— Дядя, успокойся, охрана скоро придет.

— Сергей, Сергей, не лезь, — тянет менеджера за руку женщина лет тридцати в серой юбке, — пусть они себе.

— Говорят тебе, не лезь, ебта, — повторяет ему Риза.

Через распахнутые окна летят листовки. Кто-то срывает жалюзи, они с грохотом приземляются внизу. Горят фаера. «Не думай долго, олигарха в Волгу!», «Дерипаска — людоед!» — гремит над Нижним. Вокруг журналистов собирается приличная толпа зрителей. Я сажусь на подоконник и читаю обращение Партии к рабочим.

Менеджеров ни одного уже на рабочем месте нет. Нацболы, отчаянные, злые, оглядываются по сторонам.

— Там, на первом этаже, движение какое-то начинается, — Риза дергает меня за рукав.

— Да, ОМОН приехал, вон два пазика остановились.

— Сейчас начнется? Прием?

— Начнется, конечно, — и уже громче, — нацболы, сцепляемся!

— Да, Смерть! Да, Смерть! — потолок и стены холла в заводоуправлении звонко отражают партийное приветствие.

ОМОНовцы в камуфляже и с дубинками в руках, несуразные серые менты, местные Джеймсы Бонды — вся эта кодла несется на нас по коридору.

— Лежать, блять, не двигаться!

— Да, Смерть!

— Вы че, бля? Лежать нахуй!

Прямо передо мной оказывается ОМОНовец. Его левая рука хватает меня за воротник куртки. В правой — дубинка. Удар, удар. Я на полу.

Акции начинаются и проходят по-разному, но финал всегда одинаковый, отличия незначительны. Сцепка с товарищами, мусора в камуфляже и мусора в штатском, дубинки, наручники, кровь на ковре или паркете, растяжка вдоль стены.

И убежденность, что новый шаг к восстанию, к революции — сделан. А значит жертвы эти незначительные — оправданы.

— Смотреть только вниз, блять! — прием продолжается. Нас вытаскивают по одному на улицу, рассаживают на полу ОМОНовского автобуса. И пиздят уже там.

По некой иронии такие же автобусы, пазики, возили в России трупы на кладбище. ОМОН — как особое кладбищенское ведомство. Если ты вдруг увидел свет, контора уже в пути.