Идеализм-2005

— вообще они отвратительные были какие-то. Детей в жертву богам своим приносили. Особенно Баалу-Хаммону, — я старался отвечать по-простецки, но получалось как-то витиевато, заумно. — Когда в школе про Пунические войны читал, как-то больше за Карфаген был. Карфаген ведь фиикийской колонией был сначала. Сочувствовал им, как проигравшим, наверное. А сейчас думаю, да и хуй с ними, проиграли — и хорошо.

— Харчиков[6] еще на митингах про Карфаген поет, — расхохоталась Женя 3.

— Да, и он тоже. Я финикийцев от этого не начинаю больше любить.

— Я письмо от Вовы Тюрина получила, — Женя стала серьезнее. — Сегодня покажу ему, что дошло.

— Мне рассказ его в «Лимонке» как-то так, — ответил я. — Написано хорошо, выразительно. Но не революционно как-то. Юмор есть, а революционности нет. Захватили Администрацию президента, но массовые беспорядки устраивать не хотели, кто-то там еду искал в кабинете. Что за фигня, что за фантазии. Понятно, что юмор и все такое. Но не то, как по мне.

— Да ладно, Леша, хороший рассказ.

— Мне тоже не особо понравилось, — встала на мою сторону Алина, высокая, красивая нацболка с добрым лицом и каштановыми волосами. — Зачем акцию в балаган было превращать, даже в типа юмористической форме? Ну что он пишет, беспорядков делать не хотели, а своими делами занимались, или как там. Написано хорошо, конечно, но про захват АП[7] и лучше писали до него.

— Предали, блин, командира…

— Вова все равно герой Партии, да к тому же из Восточной бригады. Гордость наша, без всяких преувеличений, — Алина вынесла общее заключение, — и рассказ тут не важен.

— Да, — я кивнул. — Нам сюда идти надо.

Мы свернули с проспекта. Листьев под ногами стало меньше. Небо закрыли серые новостройки.

Прогуливались несколько мамаш с маленькими детьми, на лавочках болтали старушки.

— Молодец, Леха, довел, теперь близко уже, — похвалила меня Женя З., — отсюда я и сама дорогу знаю.

— Надо бы приготовиться на всякий случай, если нашисты…

— Да. Давайте шагу прибавим. Все на «ударах»[8]? — спросила Женя.

— Да.

— Отлично. И повнимательнее. По сторонам смотрим.

— Минуты две осталось идти. Если прыгнут, то сейчас, наверное, — подумал вслух я.

— Ничего, Леша, отобьемся, — ответила Женя. — Может быть, отобьемся… Эти последние две минуты мы шли молча.

Никулинский суд находился на самой окраине района, за ним начинался пустырь.

Было заметно, что день тут выдался необычный. Перед зданием стояли металлические заграждения, переминались несколько пузатых ментов. На крыльце прохлаждались два спецназовца ФСИН в камуфляже. Нас они осматривали пристально и неодобрительно.

— Смотри. Эти самые. Нацболы, — пробормотал один.

Мы отвернулись от элитного мусора.

— Куда? — встрепенулся на пропускном пункте пристав в синей форме. — Что за заседание?

— НБП, — ответила за всех Женя З. Она не только была командиром звена, но и выглядела на порядок цивильнее меня и Алины.

— A-а, понятно. Эти самые. Оружие, колюще-режущие предметы? Имеются?

— Нет.

— Паспорта?

— Да, вот, смотрите, — Женя З. повернулась к нам. — Ребят, покажите ему паспорта.

— Вижу. Проходите, — пробормотал пристав, на рамке металлоискателя я «зазвенел».

— Что это, блять? — пристав поднял зад со стула.

— Пряжка от ремня.

— Хрен с тобой, проходи. В следующий раз другой ремень надень.

— Охуенно, оружия совсем у меня никакого, конечно, нет, — улыбнулся я Жене — «Удар» — то с собой.

— А мы даже не звякнули, — она взглянула на меня своими анимешными или рязанскими глазами.

— Патроны пластиковые, что ли, у вас?

— Да, я специально подумала. Чтобы на суды ходить.

— У меня железные, поэтому «зазвенел». Зато они в деле лучше.

— Это, Леша, ты так думаешь…

— Я тебе точно говорю.

— Ладно, — Женя усмехнулась, — пошли наверх.

Мы поднялись по лестнице к конференц-залу. Ни один другой кабинет суда не вмещал тридцать девять подсудимых. В коридоре стояло человек двадцать нацболов.

— Привет — поздоровался с нами Алексей Сочнев, парень среднего роста с длинными черными волосами. Он отвечал за работу партийного сайта и ходил обычно на суды. — Нормально дошли?

— Да, вообще без проблем, — ответила Женя 3.

— Снаружи все спокойно?

— Мусоров много. Спецназ тоже. Нашистов не заметили пока.

— Обратно до метро вместе пойдем. Всякое может случиться.

Я оглянулся. Чуть в стороне стояли родители заключенных нацболов. В нашу сторону оттуда раздавалось раздраженное шипение:

— Делать вот нечего, по судам мотаются.

— Действительно, работать бы шли.

— Лимонов-то поди не пришел, сопляков вместо себя прислал.

— И захватывать Администрацию эту тоже сам-то не пошел, а наших вот послал. Теперь сидят, а он живет себе припеваючи…

— Да не говорите…

Матери заключенных были замотаны в черные и серые платки. «Они сюда будто на похороны приходят, — подумал я. — Не рассекают же они постоянно вот так по улицам в платках».

Определение «похороны» подходило. Для этих обывателей государственные репрессии были самой страшной трагедией. И трагедию они хотели пережить по-обывательски, в платках, в соплях, с водкой на кухне.

В коридоре показались спецназ ФСИН и ФСБшники в штатском.