Идеализм-2005

— Значит, в клетки уже завели ребят, если спецназ пришел, — шепнула мне Женя, — сейчас запускать будут.

— Родственники первыми, наверное, пойдут?

— Да.

Жирный ФСИНовский мусор в камуфляже и черном берете, с укороченным Калашниковым на плече встал перед дверью:

— Заходите давайте. Родители, родственники — первыми. Паспорта показывайте в развернутом виде.

Родня подсудимых заняла первые два ряда. Нам, партийцам, отводились задние скамейки.

— О, здорово, патлатый, опять пришел, — когда я входил в зал это произнес заключенный, сидевший ближе всех к двери, Женя Королев. После двух месяцев судов он знал меня в лицо.

— Да, Смерть! — ответил я, поднимая вверх сжатую в кулак руку. А что еще делать?

— Вот видно, наш человек, — он засмеялся и толкнул локтем соседа. — Молодец, патлатый.

— Эй, не разговаривать! — спецназовец ткнул меня в спину.

Я сел рядом с Женей 3. Она радостно махала рукой Вове Тюрину, невысокому парню в синей куртке. Тот умиленно смотрел на нашего бригадира.

Матери нацболов в это время заливались слезами, наблюдая чад в трех огромных клетках. Будто похороны, натурально.

А на самом деле парни приехали из тюрьмы посмотреть на девчонок, девчонки на парней. А кто-то просто спал целыми днями.

Тут же, в конференц-зале, были адвокаты, прокуроры, судья, мусора.

Но это так, декорации, фон.

Ходячая мантия, плешивый дядька, устроилась в кресле. Действие качалось.

— …Суд вызывает для допроса свидетеля Попкова…

Пристав, шнырь судьи, затрусил в коридор.

И прибежал обратно. За ним прихрамывающей походкой шел Рома.

Под расстегнутой черной курткой-бомбером был виден потертый зеленый «бундесверовский» свитер. Бывший изгнанник, которого десятью месяцами ранее ФСБ искала по всей Москве за организацию захвата путинской Администрации.

— …Преступлений никто не совершал, вы тут тридцать девять человек невиновных держите, — закончил Рома отвечать на вопросы плешивой мантии и прокурорш.

— Это не вам решать! — завелись две фурии в синих прокурорских мундирах. — Это суд разберется.

— Да, свидетель Попков, суд разберется, — пообещал судья. — Обвинение, защита, еще вопросы есть?

Вопросов больше не было.

— Свидетель, вы можете идти. Паспорт возьмите.

Рома развернулся. Он медленно подошел к клеткам. Окинул взглядом товарищей.

— Да, Смерть! — вверх поднялся сжатый кулак.

— Да, Смерть! — ответили нацболы по другую сторону решетки.

Судья, тетки-прокурорши, мусора, спецназ ФСИН впали в ступор от такого святотатства в храме российского порядка. Государство воздвигло здесь три огромные клетки, окружило их спецназовцами. Гособвинение уродливым бюрократическим жаргоном говорило о виновности заключенных. Власть каждым шагом, каждым жестом демонстрировала здесь свою вечность, незыблемость, готовность раздавить любой бунт. Подчинение, страх, мольбы о прощении, обращенные к прокурорским мундирам и судейским мантиям — таким путинский режим хотел видеть процесс над тридцатью девятью нацболами.

А вместо этого в конференц-зале Никулинского суда раздавалось партийное приветствие.

«Да, Смерть!» — как ответ столетним традициям российской государственности, с их покорностью и трусостью.

Суд закончился. Мы выходили на улицу.

Этой чудесной осенью 2005‑го года черное и золотое воевало с серым. Асфальтные джунгли, серые дома, обезличенные новостройки. Но посреди всего этого — золото. Густой золотой блеск осеннего солнца. Золотые осенние листья, которые ветер носил по серому асфальту. Золото отсвечивало на черных куртках партийцев. На коротких черных волосах Ромы.

Вечность отражалась в настоящем. Администрацию президента нацболы захватили 14 декабря, в день восстания декабристов. На Сенатской площади декабрист Каховский застрелил царского генерала Милорадовича.

«Да, я прямо посреди вечности, — решил я тогда, в тот день, — я в вечности, но и одновременно в октябре 2005 года». И в Роме, этом высоком изгнаннике было что-то от мрачного декабриста Каховского.

Бункер

«Станция — Каширская». Двери вагона распахнулись. Рому и Лену я разглядел сразу, они стояли посреди платформы. На командире Московского отделения был его обычный черный бомбер, на его заместителе — просторная серая куртка. Она могла завернуться в нее как минимум два раза.

Было пять часов вечера. У столичных обывал подходил к концу рабочий день.

— Привет! — сказал я.

— Привет, Леха! — ответила Лена, протягивая руку.

— Хайль, — Рома улыбался. — Как дела, как настроение?

— Отлично все.

— Это отлично, что отлично. Ладно, давайте выдвигаться. Леха, мы тебе по дороге все объясним.

— Ага.

— Елена Васильевна сегодня как Сонька Золотая Ручка, — кивнул Рома на просторную куртку Лены. — Dead Head, а ключи у тебя с собой? — спросил он ее. — Вдруг там никого нет.

— Да, с собой, — Лена достала из огромного бокового кармана связку ключей. — Там к тому же Абель должен быть с оренбуржцами.

— Хорошо, — Рома повернулся ко мне. — Смотри, Леха, какая тема. У Партии ведь нет Бункера…

— Нет, — я кивнул, — штурм Второго Бункера я сам видел. Спецназ ФСИН штурмовал. Те, что клетки в суде охраняют. Кирилл и еще ребята вскрылись тогда во время штурма. Классно было.