Идеализм-2005

— Потерпевший, узнаете ли вы кого-нибудь в этой комнате? — подчеркнуто громко задала вопрос следовательница.

— Вот он, — пухлая мясистая кисть, такая же красная, как ебальник, ткнула в мою сторону, — вот его.

— Когда и при каких обстоятельствах вы видели этого человека?

— Мы стояли около суда, а они напали, стали бить, стрелять газом. В апреле это было, в апреле, — тут терпила почти слезу пустил.

— Все понятно. Спасибо за вашу помощь. Подпишите протокол вот тут.

— Да, понял, — потерпевший теперь любезничал, — еще надо чего-нибудь?

— Пока нет, — снисходительно ответила следовательница.

— Ну что, Леша, — «таец» радовался, будто математическую задачу решил после долгих раздумий, — один есть, ага. Пиздец тебе.

— Подозреваемый, вас опознал потерпевший, как вы можете это прокомментировать? — сдержанно обратилась ко мне пухлощекая мусорша.

— Никак.

— Как же это?

— Так.

— Ну ладно, — следовательница надулась и бросила сердитый взгляд исподлобья, — ладно, тебе же хуже.

— Да все, Леша, послезавтра ты уже в хате, — пробормотал Чечен, не отрываясь от монитора.

— …Сейчас еще одно опознание будет, — продолжала мусорша, — а вы, потерпевший, можете идти. Мы с вами свяжемся.

«Таец» и красномордый терпила вышли из кабинета.

Через полтора года потерпевший Симунин, подмосковный координатор движения «Местные», давал показания в суде. Там его плач растянулся на два часа. Потом я вновь услышал эту фамилию в связи с делом националистов из БОРНа. Кремлевский куратор, оказывается, имел сношения с этой группировкой националистов. В 2014 году Симунин занимал высокопоставленную должность в министерстве энергетики ДНР.

А действо в Главном следственном управлении тем временем продолжалось.

— Леша, перед новым опознанием не хочешь местами поменяться со статистами? — уточнила следовательница.

— Нет.

— Ну как хочешь, — и уже громче, — заводите потерпевшую.

— Чего орешь так?! — рявкнул Чечен из-за компьютера.

— А… Я не хотела, извините.

— Хорошо… — Чечен показал, что сменил гнев на милость.

«Таец» ввел ту самую страшноватую румоловскую журналистку, что была около Таганского суда.

— Здравствуйте, потерпевшая. Узнаете ли вы кого-нибудь в этой комнате? — началось с начала.

— Да, вот его, — страшная тетка указала на меня.

— При каких обстоятельствах вы видели этого человека?

— Я была около Таганского суда. 13 апреля.

— Что вы там делали?

— Я хотела сфотографировать Лимонова.

— И что случилось? — следовательница, очевидно, повторяла заранее отрепетированные реплики.

— А они там такое устроили! Нацболы эти! Они там такое устроили, мне до сих пор страшно. Я аж вся кричала.

— А что делал молодой человек, на которого вы указали?

— Он там тоже бил ребят. И газом стрелял.

— Понятно, — кивнула следовательница, — спасибо, этого достаточно.

— Не переживайте, мы с этими экстремистами разберемся, — Чечен включил дядю Степу.

— Потерпевшая, подпишите протокол, вот здесь, — следовательница протянула румоловской журналистке лист бумаги.

— Я вам еще фотографии показывала, — засуетилась та, — вы же ведь их видели?

— Да, видели. Мы их к материалам дела приложили.

— Вот ведь как хорошо, — потерпевшая подмахнула ручкой, — вот, смотрите, я все подписала.

— Замечательно. Можете идти, — следовательница повернулась к понятым. — Вы тоже подпишите и идите.

— Иду, иду. Вы мне только позвоните, я все сделаю, — сыпала холуйскими любезностями страшная журналистка.

— Да, мы про вас помним, — «таец» ответил ей казенной улыбкой.

Понятые поставили автографы на ментовских бумагах.

— Леша, — пухлощекая следовательница опять обратилась ко мне, — ты теперь в статусе подозреваемого. Протоколы опознания подпишешь?

— Я не буду ничего подписывать.

— Ну как хочешь. Сейчас все равно в ИВС поедешь. А завтра тебе обвинение предъявлю.

— Да, давайте.

— У тебя право на звонок есть. Домой будешь звонить?

— Вину не хочешь признать? Меньше дадут, наверное.

Я засмеялся.

— Он из этих, из революционеров, — пояснил «таец». — Молодец, Леша, надолго в тюрьму поедешь. Там тебе место.

«Классно, теперь я с Ромой по одному делу сижу», — пронеслось в голове.

— Вставай, — Чечен закончил игру в «Марио». — Настроение сегодня хорошее, разобрались, наконец, с вами. Сам тебя на Петровку повезу. Вставай, чего расселся, в тюрьме насидишься.

В кабинет зашли опера из Чеченовой свиты. На меня надели наручники, вывели в коридор. Там в окружении ФСБшников стояла Лена, тоже в наручниках.

— Как оно, Леха? — спросила она меня.

— Да все отлично, Лена!

Мы посмотрели друг на друга и улыбнулись.

— Пошли, — опер толкнул меня в спину.

Нас повели по лабиринтам коридоров. В подземном гараже Главного следственного управления усадили в две разные машины.

Дорога до Петровки заняла минут пять.

Я вновь увидел Лену, когда выходил, придерживаемый ФСБшниками, из той же черной «бэхи», в которой приехал в ГСУ.

— Да, Смерть! — крикнул я ей.

— Да, Смерть! Скоро увидимся, Леха!

В одиночной камере ИВС я засыпал с чувством спокойной радости, без тревожных мыслей. Так бывает после сильных физических нагрузок.