Она не хотела танцевать или смеяться. Она потратила слишком много энергии на то, чтобы придерживаться их версии случившегося. Когда они вернутся, некоторым из них предстоит участвовать в длительном спектакле. Кому-то будет легко сказать, что они ничего не знают и ни в чем не уверены. Но ей предстоит серьезная и тяжелая работа, во всяком случае, с того момента, как она убедится, что Джорджия и Лила сделают все, как надо.
– Нэнси! – позвала Грин. – Иди к нам!
Нэнси ничего не ответила, но Лила вскочила на ноги и присоединилась к Джорджии, вошла в круг и взялась за протянутые руки. А в следующее мгновение она вдруг остановилась, сняла джемпер и осталась в тонкой белой футболке. Лила никогда не носила лифчик. Ей ужасно нравилось смущать учителей-мужчин своими напряженными сосками под полупрозрачными школьными рубашками. Грейдон с научным интересом наблюдала, как дождевые капли падают на кожу ее подруги и соски приподнимают влажный хлопок. Грин, которая не могла допустить, чтобы кто-то ее превзошел, сорвала свою футболку и осталась в розовом кружевном лифчике. Ее грудь была больше, чем у Лилы, а бедра – круче и сексуальнее. Именно тело Джорджии помогало им попадать в бары, пивные и клубы. Вовсе не потому, что кто-то думал, будто ей уже восемнадцать, просто люди чувствовали себя менее виноватыми, когда делали вид, что верят ее вранью.
– Давай! – визжали окружающие.
Нэнси приподняла свитер. А затем – потому что она никогда не следовала за кем-то – сорвала с себя свитер, блузку, лифчик и брюки от спортивного костюма, оставшись только в черных трусиках. Она улыбалась, глядя на застывших одноклассниц. Наступила тишина. Все смутились. А затем, вполне предсказуемо, потянулись к собственным футболкам. Разноцветный хлопок пастельных тонов взлетел в воздух, одежда падала на землю, на камни и даже в огонь, и вокруг костра теперь танцевало маленькое племя девочек-женщин. Одни под кайфом, другие пьяные, некоторые просто под влиянием первого ослепительного чувства свободы или иллюзии единения.
Только Хейди осталась полностью одетой – она продолжала сидеть на земле, смотрела на разворачивавшийся перед ней спектакль, и ее лицо искажало страдание.
Теперь
Джорджия сильно переживала из-за истории с рвотой. Она не слишком эффективно пыталась избавиться от запаха при помощи разных органических, гипоаллергенных, не прошедших испытаний на животных и, вероятно, свободных от глютена чистящих средств, но закончила тем, что отправилась в подвал и вскоре вернулась оттуда с запыленной бутылкой отбеливателя, и теперь щедро разливала его на все поверхности, на которые попала рвота Лилы. Нэнси сделала вдох, позволив себе насладиться знакомым успокаивающим запахом, в котором для нее было нечто привлекательное.
– Естественно, я заплачу за все, что испорчено, – сказал Ру, который снова устроился у двери, чтобы выкурить очередную сигарету.
– Все хорошо, – ответила Джорджия веселым голосом, в котором сквозил лед. – Ничего не испорчено. Надеюсь, Лила не пострадала.
– С ней все будет в порядке, – сказал Чарли. – Она боец.
– А кто-нибудь реально проверял, как она? – спросил Бретт, складывавший тарелки на другом конце кухни.
Нэнси внутренне выругала себя. Она совсем про него забыла.
– Может быть, стоит отнести ей воды? – продолжал бойфренд.
– Нет, – не подумав, ответила Грейдон.
И откуда что берется? Она никогда не чувствовала необходимости защищать Бретта.
Ей не следовало привозить его сюда. Как называется это отвратительное чувство? Нечто немного напоминающее ревность, но Нэнси не могла позволить себе ревновать. В детстве мать сказала ей, что один человек не имеет права владеть другим и что пытаться этого добиться совершенно бесполезно. Запрещать своему партнеру желать другую женщину (или мужчину) – занятие для дураков и так же мелко, как сердиться на кого-то за то, что он пошел с кем-то в кино. И вообще, любое проявление подобных чувств делает тебя менее привлекательным. Чтобы кого-то сохранить, учила Аллегра дочь, ты должна оставаться красивой и интересной, а мир с тобой должен стать для твоего партнера более манящим, чем без тебя. Она так всегда и поступала.
Отсутствие ревности и зависти оказалось полезным качеством. Нэнси ни с кем не конкурировала в офисе, сосредоточившись на собственных амбициях. Это всегда срабатывало. И нравилось ее любовникам. Никаких скандалов из-за подруг-женщин или пассивной агрессии из-за флиртующих официанток в ресторане. Устроить тройное свидание в качестве подарка на юбилей было ее фирменным жестом. Нэнси уже потеряла счет эпизодам, когда она праздновала тридцатилетие, тридцатипятилетние и сорокалетие своих кавалеров, приглашая девушку из эскортного агентства – она всегда обращалась в одно и то же, весьма респектабельное, где девушки были чистыми, но ни одна из них не могла сравниться с ней привлекательностью. Иногда, когда она ощущала вкус губ двадцатидвухлетней русской, которую ее любовник в этот момент трахал, он смотрел на нее и понимал, насколько приятно иметь дело с женщиной, не способной испытывать ревность.