Идея фикс

Пятница, 23 июля 2010 года

– Ничего? – Мама с мольбой в глазах посмотрела на папу, словно ждала, что тот сумеет мгновенно исправить такую несправедливость. – Ты имеешь в виду, что они ничего не сделали?

Мы с Китом ничему не удивлялись. Мы знали, на какую реакцию можем рассчитывать. Предвидели и потрясенные вздохи, и дрожь возмущения в голосе. Мы предсказывали также и папину реакцию, хотя ее пока не дождались, однако учли и такой вариант, напророчив временную задержку. Из них двоих мама реагировала мгновенно, извергая тревогу взрывами самоуверенных обвинений. Но пройдет минут десять – максимум пятнадцать, – и папа тоже внесет свой вклад в обсуждение. До этого он будет сидеть, опустив голову и сцепив руки, пытаясь примириться с еще более нежеланным подтверждением того, что жизнь не всегда поворачивается тем боком, каким ей должно, по мнению Вэл и Джеффа Монков.

Антон будет продолжать валяться на боку на ковре моей гостиной и, опираясь на локоть, обстоятельно болтать с Бенджи на их новую излюбленную тему: коллекция фантастических инопланетян со странными именами типа Гуманозавр и Эхо-Эхо. Фрэн предстояло справиться с многозадачным режимом, обеспечивая сохранность коттеджа «Мелроуз» от разрушительных поползновений Бенджи, и регулярно выдавая полусердитые, полушутливые критические замечания в адрес мамы и папы, тем самым, в сущности, защищая их от заслуженной ими более основательной и разрушительной критики.

В общении с моими родственниками мы с Китом представляли собой парочку непогрешимых психологов.

После всего, через что мы прошли, предсказуемость Монков, казалось бы, могла принести желанное облегчение. Но, как и ожидалось, не принесла.

– Насколько мы смогли понять, в полиции возникли какие-то внутренние разногласия, – пояснил Кит маме.

Слушая его, никто не догадался бы, каким несчастным и растерянным ощущает себя мой муж. В присутствии моих родителей он всегда играл роль их замечательного, сильного и талантливого зятя. Однажды он признался мне, что ему нравится эта роль – таким человеком ему хотелось бы быть.

– Иен Гринт занял выжидательную позицию, но у него зависимое положение, – добавил Кит. – В большей степени – по крайней мере, у нас сложилось такое впечатление – нам сочувствует Сэм Комботекра.

– Но Конни же видела ту… ту жуткую сцену! – продолжала возмущаться мать. – И то же самое видела еще одна женщина. Как же может полиция вести себя так, словно ничего не случилось? Должны же они предпринять какие-то действия!

Любой сторонний слушатель, не сведущий в маминых мыслительных процессах, мог бы подумать, что она запамятовала о том, что поначалу вовсе не поверила мне. Так действовало бы большинство людей: высказать свое мнение, а потом, уяснив, что оно ошибочно, высказать другое, предпочтя забыть свою изначально ошибочную позицию. Но не такова Вэл Монк: для нее не может быть никакого самообмана, ради самосохранения своего личностного здравомыслия. Во вторник вечером, когда после выматывающего дня с Гринтом у нас не осталось сил на споры, она объяснила мне и Киту, что ей не в чем упрекнуть себя: она поступила правильно, не поверив мне сначала, поскольку никто тогда не знал о существовании Джеки Нейпир, а без ее подтверждения сказанное мною звучало совершенно невероятно. Позже, когда мы остались одни, муж заметил: «Итак, обобщая позицию твоей мамы: она была права, не поверив тебе сразу, и она же права, поверив тебе теперь. Несмотря на то, что правда и тогда, и сейчас осталась неизменной».

Мы посмеялись над этим – действительно посмеялись, – и я подумала: как странно, что, пребывая в эпицентре страданий, неопределенности и страха, после дня допросов у детективов, которые не хотят верить или попросту не верят никому из нас, мы с Китом еще способны получать некоторое утешение от нашего давнего любимого хобби – сокрушительного критического разбора высказываний моей мамы.

– Проблема в том, что нет никаких данных для судебной экспертизы, – продолжил Кит, отвечая на ее возмущение бездействием полиции. – Они скрупулезно обыскали весь дом одиннадцать по Бентли-гроув, снимали ковры, проверяли половицы – по существу, образно выражаясь, разобрали весь дом по щепочкам и послали детали на анализ, но не обнаружили ничего. Хотя, нет, кое-что они обнаружили, – уточнил он. – Они обнаружили, что нет ни малейших следов преступления.

– Пап, а двадцать миллиардов больше, чем ничего? – спросил Бенджи Антона, поколачивая его ногу серым пластмассовым монстром.

– Любая малость больше, чем ничего, приятель, – отозвался его отец.

Если б отношения между мной и Китом оставались нормальными, я взглянула бы на него с выразительным видом, явно подразумевающим: «Изрекал ли наш Антон когда-нибудь нечто более глубокомысленное?»

– Сэм объяснил нам, что с точки зрения судебного производства существует два разных вида безрезультатного поиска, – продолжил мой муж, – неоспоримый и недостаточный.

Антон, вы все еще с нами?

– И как же это прикажете понимать? – раздраженно вопросила мама.