Идеология и субъект

У верности субъекта своей идеологии есть как минимум два оттенка. Во-первых, это верность-последовательность в поведении и действиях. Субъект как бы существует в рамках жестко зафиксированной программы действий, которая определяет, что можно, а что нельзя. У него просто не остается выбора, так как выбор поведения осуществляет за него эта программа, и нарушить ее значит предать самого себя.

Впрочем, не все так сурово. Подобная верность-последовательность характерна только для небольшого круга людей, большинство же вполне допускает возможность определенного отклонения своих действий от требований идей-ценностей. Причем какие идеи-ценности могут быть нарушены, а какие нет, определяет только сам субъект, в соответствии с только ему известными критериями. И это он не будет считать предательством. В случае возникновения каких-то сомнений относительно моральности поступка, ему на помощь быстро приходят оправдания, почти полностью нейтрализующие чувство вины, т.к. подобное объяснение-оправдание-обоснование будет связано с обстоятельствами неодолимой силы.

И в этом нет ничего удивительного. Дело в том, что всякая идея-ценность субъекта обладает для него «односторонней значимостью» (С.Кьеркегор)

, когда каждая идея является для субъекта только его собственностью, тем, что отличает его от всех остальных. Даже тогда, когда понимание субъектом идеи почти полностью схоже с пониманием этой же идеи кем-то другим, субъект никогда не признает идентичности этих пониманий, ибо такое признание означало бы для него разрушение индивидуальной собственности его идеологии. А на это никто пойти не может.

Более того, субъект готов до конца бороться за уникальность своего понимания каждой своей идеи, отстаивая ее оригинальность и неповторимость, отвергая очевидные аргументы и доказательства. Он уверен – отказ от индивидуальной собственности на «свою идеологию» сделает его «нищим духом». И в такой непримиримой борьбе, которая только на первый взгляд делает субъекту честь, он на самом деле теряет главное, что содержится в каждой идее – ее «свободную бесконечность» (С.Кьеркегор).

И потому субъект не в состоянии осознать, что такая борьба за собственную неповторимость на самом деле не есть верность субъекта своей идеологии. Она означает страх, страх субъекта быть как все и потому быть никем. Эта борьба есть борьба со своим страхом, но не ради его преодоления, а для того, чтобы усмирить этот страх, чтобы, пусть и на время, сохранить определенность и уверенность в смысле собственного существования.

Во-вторых, субъект, конечно же, боится изменить самому себе, т.е. нарушить верность самому себе, стать другим, отказаться от себя предыдущего (из словарей).

Всякий раз, перед свершением чего-то, субъект пытается проверить, сверить планируемое со своими идеями-ценностями. При этом такая последовательность превращается в следование сложившейся когда-то модели поведения, которая только кажется верностью субъекта своей идеологии.

В результате он утрачивает способность маневрировать, лучше приспосабливаться к ситуации, пользоваться преимуществами других идей-ценностей и т.п. Но зато он получает преимущество в том, что устраняется необходимость всякий раз думать, как поступить и почему, что следует делать, а что желать нельзя и т.п. Он действует вполне непроизвольно, почти автоматически, что укладывается в его представления о вере и верности самому себе. Правда, в действительности, и тут нет особой верности, а проявляется способность субъекта быстро подгонять свои действия под идеи-ценности, встречно интерпретируя эти идеи-ценности под совершаемые действия.

И той, и другой верности субъекта своим идеям-ценностям помогает его способность для оправдания-объяснения-обоснования своих действий прибегать к помощи либо чьей-то чужой идеологии, либо идеологической концепции, которая доминирует здесь и сейчас. Субъекту довольно просто заимствовать чьи-то модные и потому авторитетные идеи и сделать их «своими», чтобы уже в следующий момент, как только изменится ситуация, отбросить их, заменив иными.

При этом субъект не страдает и не считает себя предателем. Он заимствовал чужое, и это чужое отбросил за ненадобностью. Да, для кого-то это расставание бывает чуть проще или чуть сложнее, короче или дольше. Не более. В любом случае то, что заимствовано остается чужим и, в сущности, чуждым, а потому и нет никакого предательства.