Идет охота на "волков"

Опять какой-то туман. Будут строить атомную станцию на Балхаше, или нет? Информация противоречивая, а правительство молчит. Наверное будут, не смотря на протесты зеленых. Мало значит, было Семипалатинска. Тысяча лет пройдет, а земля останется негодной. Срок службы атомной станции — двадцать, тридцать лет. Потом тысячелетиями необходимо за ней присматривать, держать штат, охрану и прочее. В чем же выгода? Выгода сиюминутная, она имеется, если не заботиться о будущем. Ну, хорошо, построили станцию, энергии избыток, вокруг понаделали заводов, фабрик, промышленность развивается, сокращается безработица, увеличивается уровень жизни. Через тридцать лет что делать? Куда девать созданную инфраструктуру? Закончится энергия, нужны будут деньги на захоронение отходов, на консервацию станции, на выплату пенсий, на зарплату, остановятся заводы и фабрики. Строить новую атомную? При таком коротком сроке службы вскоре можно будет всю страну изгадить радиоактивными экскриментами.

А правительство молчит. Туман, туман… Туман или дым? Нет — дым. Где то загорелась электропроводка, едкий, удушающий дым стелился по самолету, начиналась паника. Громко завыли женщины, дети…

Козыбаев вздрогнул и испуганно открыл глаза. Пассажиры занимались кто чем: читали, переговаривались, шутили, спали, в туалете украдкой курили. Да что же это такое!? Проклятые часы, стрелки умерли на половине девятого!

Он встряхнул часы, прислушался — работали исправно. Половина девятого. Встал, постоял, сделал два приседания и снова сел.

Лучше всего путешествовать на машине. Смотришь в окошко, изучаешь природу, любуешься ландшафтами — наслаждаешься. Захотел остановиться — остановился, захотел поехать — поехал. Конечно, и там случаются неприятности, но там все же ты на земле.

— Внимание! Внимание пассажирам! Самолет захвачен, всем оставаться на местах! — донеслось тревожное до Козыбаева.

«Ну вот! Опять начинается!»

Устало вытер жирную пленку с лица и открыл глаза. В нескольких шагах от него, расставив ноги, стоял мужчина азиат, за поясом торчал нож, в руке зажал гранату. Был он в сером костюме, на вид лет тридцати, с усами, опускающимися ниже рта, с родинкой возле носа. Граната черным блеском притягивала взгляды пассажиров и стюардесс.

— С места не вставать! Не переговариваться! — он оглянулся к стюардессам. — Вызовите пилотов! Я сказал вызвать пилотов! Быстро!

Вскоре из кабины выбрался командир корабля в синей форме при галунах.

— Стоять! Не приближаться! Взорву самолет! — террорист вытянул волосатую руку и потряс гранатой. — Курс на Багдад! Если не хотите умереть — меняйте курс!

Командир мягко возразил, стараясь не делать резких движений.

— Там война. Американцы закрыли небо над Ираком.

— Прорвемся! Меняйте курс!

— Послушайте, не горячитесь. Мы повернем куда скажете, но какой резон умирать от американской ракеты?

— Не рассуждать! — террорист яростно рванул чеку гранаты. — Я сказал! Менять курс! На Багдад! Быстро!

Командир послушно попятился назад. Через несколько минут лайнер накренился, выполняя поворот.

Тихо всхлипывали женщины и дети на местах, ревела Жанат, кусая губы, схватившись за ногу акима и забыв субординацию. Кто-то просился в туалет, ему приказали мочиться под себя, в передних рядах проснулся грудной ребенок и долго, безутешно плакал, пока мать не сжалилась и, оголив белую набухшую сиську, не сунула ему в рот.

Козыбаев врос в кресло. Граната привораживала, гипнотизировала. Чека выдернута. Сколько пройдет времени до взрыва, если её бросить? Пять секунд. А сколько он сможет вот так держать её? Пока не устанет рука. Потом можно осторожно переложить в другую. Смертник попытался выровнять застывшие ноги и повернуть онемевшую шею.

— Сидеть! Не двигаться! Взорву!

По динамикам объявили, что самолет летит в Багдад, просили соблюдать спокойствие и выдержку. Через полтора часа они приблизятся к границе Ирака, за бортом температура такая-то, в Ираке такая-то.

Явственно проявился контур зеленого человечка с поясом шахидов — на летающей тарелке. И образ американского летчика, большим пальцем тыкающего в землю.