Иди ко Мне!

Однажды затворницу навестил батюшка и обратил внимание на пустующие квартиры, в которых жили когда-то сотрудники сельскохозяйственной станции. Для начала батюшка попросил Любу приютить у себя «ничейную» старуху, давно забывшую, кто она и откуда, и побиравшуюся по церквям. «Ничейная» бабушка была явно деревенской, потому что тут же посадила в огороде картошку, капусту и огурцы. Потом к усадьбе прибилась беженка Ираида, растившая без мужа слабоумного сына Ванечку. А ещё шофёр-дальнобойщик Игорь попросил Любу взять к себе на лето его старенькую маму Веру Игнатьевну, потому что он надолго уходит в рейсы, а у мамы бывают гипертонические кризы и ей опасно оставаться одной.

Наконец, Люба «усыновила», как она выразилась, инока Иова, сказав потом с досадой:

— Не было у бабы заботы, так купила она порося. Он телевизор запрещает смотреть! Совсем больной, уже еле дышит, а командует, как генерал: утреннее правило, вечернее правило. А ещё надумал собирать нас днём для чтения Псалтири. Тут мы все, кроме Ванечки, уходим в подполье — огородами, огородами и в партизаны.

Только Ванечка любил слушать Псалтирь. Сидит, притихнув, и глаз не сводит с инока.

— Даже ребёнок чувствует благодать! — возмущался Иов. — А вы?

Из-за этой благодати, как называл её Иов, он и попал поневоле в няньки к Ванечке. И когда мальчик начинал куролесить, со всех сторон раздавалось:

— Отец Иов, заберите Ванечку, а то сладу с ним нет!

К осени шофёр Игорь женился и увёз Веру Игнатьевну домой. Пожила она там недолго и вернулась обратно, объяснив при этом:

— Квартирка у нас крошечная, однокомнатная. Что я буду мешать молодым?

— Просто невестка вам не понравилась, — усмехнулась Ираида, изгнанная в своё время из дома агрессивной свекровью.

— Нет, хорошая девочка, но ей трудно со мной. А характер у меня такой тяжёлый, что до сих пор удивляюсь терпению моего покойного мужа.

Энергичная Вера Игнатьевна многое переменила в жизни усадьбы. Она была из той нормальной жизни, где обедают на скатерти с салфетками, по праздникам пекут пироги, а именинников поздравляют тортом со свечками. Бывший банкетный зал преобразовали в трапезную, там же отметили день рождения Иова и под пение «Многая лета» вручили ему торт со свечками. Инок даже растерялся, потому что прежде никто не поздравлял его с днём рождения. Торт ел с удовольствием, по привычке поучал: дескать, свечи надо ставить только перед иконами — всё остальное язычество. И «вааще» приличные женщины не ходят в платьях с декольте, как блудницы, и украшают себя не плетением волос, но молитвой. Это он о Любе, явившейся на праздник в вечернем платье и со сложной красивой причёской.

— Приличные люди, — сказала Вера Игнатьевна, глядя куда-то в сторону, — за обедом не тянут голову к ложке, но подносят ложку ко рту. А слова «вааще» в русском языке нет.

Инок Иов сначала не понял, что это про него, а потом густо покраснел. Позже Иову ещё не раз доставалось от Веры Игнатьевны, а он отбивался от неё словами:

— Мнози скорби праведным, и от всех избавит их Господь.

— Люди добрые, посмотрите на праведника! — ахала Вера Игнатьевна.

Конечно, кое-какие недостатки Иов у себя находил, но искренне считал, что это от пребывания в «бабьем болоте», где можно разве что деградировать. Он рвался в монастырь. Даже ездил по этому поводу на совет к старцу. А старец сказал:

— Живи, где живёшь. Это Господь привязал тебе брёвна к ногам, чтобы ты не бродяжничал, а спасался.

Но разве старец указ для Иова? Однажды утром он всё же отправился в монастырь. Дошёл до вокзала и упал от слабости. В больнице установили, что инок в дороге перенёс инфаркт, отсюда отёчность и вода в лёгких. После больницы Иова выхаживала Люба, и шла череда процедур: уколы, капельницы, диуретики. Вера Игнатьевна варила для Иова отвары петрушки, Ираида приносила из леса бруснику, тоже помогающую при отёках. А знакомая медсестра продала Любе секретную биодобавку «для космонавтов», способную воскрешать даже мёртвых. Цены на «секретное» зелье были, естественно, бешеные, и это так впечатляло, что Люба забыла, как ещё в медучилище профессор рассказывал им о мошенничестве в фармакологии и, предупреждая об опасности, сказал: «Лучшие из биодобавок те, что хотя бы не приносят вреда». Как же она каялась потом, потому что секретное зелье вызвало у инока аллергический шок. Это был классический отёк Квинке — шея раздулась, как шар, лицо полыхало красным пожаром, а дыхание пресекалось. Люба срочно вколола иноку супрастин и вызвала «скорую». Было сделано всё возможное. А врач, уезжая, сказал удручённо:

— Вчера от отёка Квинке умер ребёнок. Не смогли мы его спасти, и здесь, возможно, уже опоздали.

Иов умирал. И тут Люба, обычно предпочитавшая телевизор молитве, от всего сердца взмолилась Господу: «Иисусе, спаси и исцели Иова!» Всю ночь она плакала перед иконами и уговаривала Господа не забирать инока.

На рассвете Иов очнулся и улыбнулся Любе такой младенчески ясной улыбкой, что у неё дрогнуло сердце.