Иди ко Мне!

В отведённой мне для отдыха комнате были только ковёр и кровать, которую завели когда-то для моей русской мамы, неспособной спать на полу. Когда мама уехала, а потом начался и массовый отъезд русских из Узбекистана, кровать поставили в нишу на высокий постамент, и забираться на неё надо было уже по лестнице. Кровать на пьедестале ужасно напоминала памятник. Лезть на этот памятник совсем не хотелось, но хозяева так растроганно смотрели на меня — вот, мол, помним и любим вашу маму, оберегая её кровать, — что пришлось из учтивости залезть. Следом за мной на кровать вскарабкалось человек семь малышей. Первой залезла малышка Зухра и, обмусолив меня поцелуями, заявила:

— Когда я вырасту, я буду русской.

— А я, когда вырасту, — сказал серьёзный маленький мальчик, — буду немцем. Построю большую-большую фабрику, и у всех тогда будет работа.

Что ж, всё понятно — где-то неподалёку немцы строят фабрику, и безработные с нетерпением ждут, когда появятся рабочие места. Работы нет. А если есть, то в условиях обнищавшей провинции можно заработать не больше десяти долларов в месяц. Вот почему уже ранней весной почти всё мужское население кишлака уезжает работать на стройки в Россию, иначе не выжить. Летом на полях работают в основном женщины, и сиротливо в домах без мужчин. Но вот в России ударили морозы, и в кишлаке сегодня праздник — вернулись домой кормильцы-строители. Привезённый ими заработок потом экономно растянут на год. Но сегодня можно не экономить, и над кишлаком стоит сытный запах плова.

Наконец плов готов, и всех приглашают к столу. На самом почётном месте за дастарханом сидят строители. Дети виснут на них — соскучились. А женщины, радуясь, всё же тревожатся: в газетах пишут, что в России убивают азиатов, и теперь опасно ездить туда.

— Да не верьте вы этому вранью! — возмущается бригадир строителей Аброл. — В России работать гораздо лучше, чем в...

Тут Аброл осекается, не желая обличать своих братьев-мусульман. Но мне уже известна эта история. В первый раз гастарбайтеры поехали на заработки в соседнюю республику и попали фактически в рабство. Узбеков избивали, заставляя за копейки работать на износ, и запирали на ночь в сарае. А потом Абролу и его бригаде повезло — уехал в Россию директор их школы Владимир Иванович. Сначала бедствовал, как все переселенцы, а потом открыл в Подмосковье свою строительную фирму, предпочитая приглашать на работу своих земляков-узбеков — они трудолюбивы, не пьют и уважительно относятся к людям. Словом, директор школы по-прежнему опекает своих бывших учеников, хотя проблем, конечно, хватает.

— Милиция часто останавливает на улицах, — рассказывал Аброл о жизни в России. — Но посмотрят паспорт: «A-а, узбек!» — и отпускают. В России уже поняли, что мы мирный народ.

— Что, и «урюком» ни разу не обозвали? — задаю я неделикатный вопрос.

— Меня однажды обозвали, — признаётся самый юный их всех строителей, Баджи. — А что? Урюк — красивое дерево, и нет прекрасней его на земле. Вот у Омара Хайяма есть рубаи про урюк...

Но вспомнить рубаи про урюк у Баджи не получается, и вспоминается почему-то иное:

Покоя мало, тягот не избыть,

Растут заботы, всё мрачнее жить.

Хвала Творцу, что бед у нас хватает:

Хоть что-то не приходится просить.

Баджи смущается, понимая, что на празднике нет места печали, и, улыбнувшись, читает другое рубаи:

Брат, не требуй богатств — их не хватит на всех.

Не взирай со злорадством святоши на грех.

Есть над смертными Бог. Что ж до дел у соседа,

То в халате твоём ещё больше прорех.

Баджи всего семнадцать лет, и Омара Хайяма он знает, по-моему, наизусть. Говорят, он был самым одарённым учеником их школы, а потом умер отец, и в двенадцать лет Баджи пошёл работать. У Баджи цель — дать образование своим братьям и сёстрам. Один брат уже учится в колледже для программистов. Образование платное и, мягко говоря, семье не по карману. Но Баджи упорствует, утверждая: будущее узбеков — не за кетменём и мотыгой, но за профессионалами высокого класса. Баджи не покупает себе одежду и ходит в стареньком спортивном костюме. А по ночам ему снятся своды библиотек и аудитории университета. Очень хочется учиться! Но надо идти путём «урюка-га- старбайтера», а это — путь жертвенной, высокой любви.

* * *

По итогам той уже давней командировки в Узбекистан я написала статью о гастарбайтерах и рассказала в ней историю Баджи. Материал отвергли, сказав, что нужен негатив. Вот если бы Баджи избили или убили в России, это была бы отличная новость для первой полосы. А ещё лучше написать о том, как в Узбекистане нарушают «права человека». Неужели, иронизировал редактор, я не увидела в Узбекистане ничего плохого?