Идиллии

«…Он скоро придет, посватается…» Щетка валится у нее из рук. А мать? Да разве согласится она выдать за цыгана единственную дочь! Что скажет поп, что скажут люди?.. Пускай говорят, что хотят! Даже если он побоится посвататься к ней, она и так уйдет с ним! И Калина сжимает кулаки. Не страшат ее ни людские наговоры, ни материнские проклятия. Когда подружки начинают поддразнивать ее, что она дала цыгану воды из своего ведра напиться и он волей-неволей обещался забрать ее с с собой, Калина вроде бы сердится, а сама только того и ждет, чтобы заговорили о нем. Солнце еще стоит высоко в небе, а она уже с коромыслом на плече спешит к колодцу… Сошли полые воды, зашумел густой листвой ивняк, медведь искупался в горном озере, и девушки сговариваются с вечера:

— Завтра давайте холсты белить, пора…

— Эй, Калина, — с лукавой усмешкой говорит одна, — твой медвежатник того гляди придет, а ты еще не отбелила холсты, не из чего будет рубашку сшить — подарок к свадьбе.

— Мой и без рубашки обойдется, не печальтесь! — отвечает Калина с улыбкой и поджимает губы, а по телу ее волной пробегает дрожь.

На другой день над речкой звенят песни и разносится перестук вальков. Подвернув юбки и согнув гибкий стан над водой, девушки с рассвета вымачивают холсты и расстилают сохнуть на солнце, затем опять окунают их в воду и колотят вальками. Но вот уже повеял вечерний ветерок, на долину легла тень, послышалось блеяние стад, медленно бредущих к селу. Девушки уселись под ивами, ожидая, покуда просохнут холсты. Калина складывала выбеленные полосы, когда одна из девушек крикнула: «В заводи медведя купают!»

Наскоро собрав холсты, девушки бегом кинулись к заводи.

Ребятишки прыгали веселой гурьбой и звонко распевали:

Шкура медвежья немыта —нет для нее корыта.Вымоем шкуру на речке,

высушим шкуру на печке.

Медведь с продетым сквозь ноздри железным кольцом, к которому была прилажена цепь, барахтался в воде и, поглаживая передней лапой морду, косился то на детишек, то на своего вожака, сидевшего на берегу.

— Эй, Калина, ну-ка, глянь на своего милого… — Девушки расступились, и Калина увидела по ту сторону заводи медвежатника. Цыган поднял кучерявую голову и, заметив ее, вспыхнул. Калина встрепенулась, подхватила чуть было не свалившиеся с плеча холсты и опрометью побежала домой. За ее спиной стоял хохот.

Селяне еще не возвращались с поля, во дворах копошились только малые дети, которых старшие не взяли с собой купать медведя. Калина бежала, ничего не видя. Как во сне миновала она площадь и опомнилась лишь тогда, когда очутилась у себя во дворе.

Что же делать? Зачем она бежала?.. Весь год думала о нем, ждала, а когда пришел — убежала. Чего она испугалась? Вдруг он уйдет, так и не увидевшись с ней? Нет, на этот раз не уйдет. А если уйдет, она его догонит и пойдет с ним, куда глаза глядят!.. Калина боязливо перевела взгляд на открытые окна — в доме было тихо. Мать, верно, ушла к речке поливать огород. Девушка в отчаянии схватилась за голову.

Церковный староста с вилами на плече подошел к своей лавке и принялся открывать тяжелые ставни. Аист прилетел в свое гнездо на крышу, во дворах заблеяли ягнята. Пора было возвращаться стадам, но вместо звона колокольцев на площади поднялся гомон, тонко запела скрипка медвежатника, послышалась бойкая песенка детворы. Калина вздрогнула. Молодая грудь под белой рубашкой порывисто поднялась, алым полымем занялось лицо, девушка до боли прикусила губы.

«…Неужто пройдет мимо, не зайдет? А как же матушка…» — пронеслось у нее в голове. Она зажмурилась и, круто повернувшись, выбежала за калитку. Бабы — кто с вилами, кто с мотыгой на плече, — девушки да детвора толпились вокруг медведя, поднявшегося на дыбы. Под звуки скрипки он поднимал то одну, то другую лапу, словно на раскаленной сковороде топтался.

— Калина!.. — зашептали в толпе. Девушки стали подталкивать друг дружку локтями.

Высоко подняв голову и не спуская глаз с медвежатника, она шла прямо к нему, ни на кого не обращая внимания. Увидев Калину, он обмотал цепь вокруг столба перед лавкой, положил на землю скрипку и заключил девушку в объятия. Глядя в зарумянившееся лицо, приподнял ее над землей. Никто не верил своим глазам.

— Эй, подай-ка сюда горшок! — крикнул медвежатник, подойдя к лавке.

— По-цыгански венчаться будут… — сказал кто-то, девушки испуганно переглянулись.

— Да ты, никак, рехнулся! — в один голос закричали бабы, размахивая вилами и мотыгами. — Ради цыгана веру меняешь… Где бабка Цена?

— Вот и ищите ее, коли она вам нужна, — рассмеялась Калина вызывающе, и все диву дались. — А я и без нее обойдусь…

Медвежатник вернулся. Подняв горшок над головой, крикнул: «Сколько черепков, столько лет вместе жить!» — и изо всех сил брякнул горшок оземь.

— Ну-ка собери черепки! — Калина нагнулась. — Сколько? Одиннадцать? Одиннадцать лет не будем разлучаться.

Потом повернулся к какой-то старушке, достал из длинного закрученного кисета пять золотых лир и сказал: