Йемен. Земля ушедших в легенды именитых царств и народов Древнего мира

Зухайр решил отомстить Рубаб за смерть своего отца, и «объявил ей войну». Племена сошлись. Схлестнулись в разгар сражения и Зухайр с Рубаб, да так, что «задрожали горы». Зухайр сразил Рубаб. Копье его пронзило воительницу насквозь и вышло между лопатками. Обращаясь к своим воинам, Зухайр прокричал, что отомстил за смерть Джузаймы и «стер пятно позора» и с себя, и с племени бану ‘абс, и со всех потомков рода ‘Аднана.

Захваченную военную добычу богатую Зухайр разделил между соплеменниками. Одарил каждого. Не забыл ни о ком. Себе не взял ничего, и «щедростью превзошел отца своего». Слава Зухайра, воина доблестного и властелина справедливого, «ширилась и росла». Никто не мог припомнить случая, чтобы он отказал кому-то в помощи. Так говорится в преданиях.

Наступил месяц раджаб, один из четырех священных месяцев арабов доисламской Аравии, когда аравийцы «снимали наконечники с копей, вдевали мечи в ножны» и совершали либо паломничество в Мекку, либо хождения-поклонения к своим идолам в капищах и храмах. За оружие в это время «не брались», даже если сталкивались, скажем, лицом к лицу, с убийцей отца или брата.

По окончании месяца раджаб Зухайр задумал жениться. Народная молва донесла до него слухи о «красоте неземной» дочери одного отважного фариса

(рыцаря), жившего в «чужом уделе». Звали ее Тумадир. Была она прекрасна и скромна. Прознав о том, что отец красавицы Тумадир не захочет без согласия дочери выдать ее замуж, Зухайр «не стал засылать к нему свах». Будучи человеком умным, начал щедро одаривать его подарками. И, расположив к себе, «переманил в свои земли», вместе со всем его семейно-родовым кланом.

Страстно желая увидеть лицо Тумадир, разговоры мужчин о красоте которой не давали ему покоя, Зухайр пошел на хитрость. Договорился с шейхом соседнего, подвластного ему племени бану гураб, чтобы тот разыграл газу (набег) на становище семейно-родового клана отца Тумадир. Но сразу же бросил добычу и отступил, увидев спешащий к становищу отряд во главе с Зухайром. Дело в том, что, по обычаю тех лет, женщины и девушки становища, подвергавшегося набегу, выходили из шатров и становились у входов в них с открытыми лицами и распущенными волосами. Посягать на женщин во время

газу не смел никто. Такое поведение считалось недостойным чести мужчины. Лица же свои аравитянки открывали и волосы распускали потому, чтобы не возникало у нападавших никаких сомнений насчет того, что под женскими одеждами прячутся мужчины.

Тумадир, по словам Зухайра, «сияла красотой своей, как солнце на заре». Чело ее светилось как «утренняя звезда», а щеки походили на «лепестки распустившейся розы».

Отец Тумадир, тронутый благородством Зухайра, заявил на пиру, устроенном их кланом в честь шейха, что «готов отдать ему самое дорогое, что у него есть – дочь-красавицу Тумадир». Сородичи такое решение поддержали. Сказали, что поступает он правильно, и «отдает дорогую жемчужину, которой владеет, тому, кто знает ей цену». Тут же, не откладывая, сыграли свадьбу. Гуляли семь дней кряду.

Через какое-то время Зухайр все же открылся Тумадир, и поведал ей о том, к какой хитрости прибегнул, чтобы заполучить ее в жены. И тогда Тумадир неожиданно для Зухайра заявила ему, что умный и прозорливый отец ее тоже немного слукавил: отдал ему в жены не Тумадир, а другую свою дочь, то есть ее, Хиду.

Зухайр, удивившись тому, что услышал, решил все же убедиться, так ли это на самом деле. Лиц своих в те времена женщины от нищих и калик не скрывали. И Зухайр под видом человека бездомного, бродяги-скитальца отправился на становище клана отца Тумадир. Она же, переодевшись в мужские одежды, тоже поспешила туда, чтобы предупредить отца о том, что задумала. Суть ее замысла состоял в том, чтобы разоблачить переодевшегося шейха и подвигнуть его к тому, чтобы он все же заплатил за нее выкуп. Притом сделал это прилюдно. Ибо в противном случае, если бы вся правда с ее женитьбой раскрылась и соплеменники узнали, что шейх овладел ею хитростью и без обязательного в Аравии калыма, то насмешек по адресу ее семьи было бы не избежать, острых и на многие годы вперед.