Иерихонская Роза (СИ)

Придя в себя, несчастная сперва была ужасно напугана и могла лишь вертеть своими большими серыми глазами в разные стороны, но протяжные деревенские песни, лившиеся из приоткрытых окон, тонкие ароматы хлеба и батона, розовые сметанные сумерки, ложившиеся на холмы, не скрытые высокими зданиями города — все это быстро заставило ее почувствовать себя дома. Старая экономка стала для нее «бабушкой», и за ее толстые, грубые от работы руки девочка держалась так крепко, словно младенец за палец матери, и от «бабушки» же Эрмера узнала имя своей случайной питомицы: Сэрие.

С течением дней Сэрие становилась все более и более очаровательной на вид: вместо черных колтунов, состриженных Эрмерой, на ее голове выросли золотые локоны, словно рожь заколосилась, вместо выкаченных круглых глазок на лице засияли два глубоких серых ока, искрящихся, что Эрмерины алмазы, и вместо торчащих косточек, грубо облепленных кожей, как палка паутиной, тело обрело женские изгибы, где надо, появился жирок, а где не надо — не появился, и стада она так хороша, так замечательна, что деревенские парни слишком часто повадились прогуливаться вдоль резиденции госпожи Эрмеры, заглядывая в высокое окно с ромашковыми шторами, так часто, что пришлось даже разок послать на них поваренка с палкой, чтобы совесть имели!

Саму Эрмеру Сэрие не любила, но ту это ни капельки не обижало. Всякий раз, когда госпожа входила в ее спальню, Сэрие испуганно пряталась под одеяло и отказывалась издавать хоть малейший звук, как бы старая экономка ее ни уговаривала, а потом, когда Эрмера выходила за дверь, она слышала, как Сэрие уговаривает бабушку больше не пускать в ее комнату «эту жуткую ведьму с длинным носом», и слушала, как экономка изо всех сил пытается объяснить той, почему нельзя не пустить хозяйку дома в одну из комнат.

— Она прекрасна, как летний день, — шептал восхищенно Эстели. — И чиста, словно горный поток… Ты открыла новую алмазную копь, Эрма. И здесь твое чутье тебя не подвело.

Эрмера улыбалась и знала, что он снова прав.

Когда же жаркое лето собиралось зарумяниться теплой осенью, Сэрие совсем оправилась от своей слабости, и Эрмера приказала местной швее изготовить для девочки новое красивое платье. Наряд удался на славу: он был ярко-зеленый, словно кроны дубов в солнечный полдень, и расшитый нежными цветами дикой розы на юбке и по подолу. Эрмера держала его в руках и не могла перестать удивляться: сколь дороги были ее собственные платья, насколько талантливые швеи и портные работали над ними, сколько драгоценных камней и золотых нитей было потрачено на украшение лифа, а все же не найти даже в самом лучшем гала-платье в ее гардеробе и трети той красоты, что была в этом простом девичьем уборе. Не платье красит человека, ах, отнюдь, отнюдь не платье!

Когда Эрмера заглянула в комнату Сэрие, чтобы удостовериться, как той подошло новое одеяние, то застала ее за примечательным делом: завернувшись в простынь, девочка пыталась перелезть через подоконник на улицу, а щеки ее при этом были такими красными, что яблоки бы при виде нее побелели от злости.

— Ты с ума сошла! — воскликнула Эрмера испуганно, бросаясь к ней и хватая за руки. — Куда полезла! В таком виде!

— Отпустите меня! — взвизгнула Сэрие, раздирая до крови руки Эрмеры ногтями. — Теперь мне все ясно, все ясно! Но вы меня не заставите, уродливая ведьма, никогда меня не заставите! Я лучше умру, чем буду проституткой!

Эрмера втащила ее в комнату и захлопнула окно с такой силой, что жалобно задрожало тонкое стекло в оконной раме. Сэрие лежала на полу и плакала, сквозь пальцы глядя на ужасную ведьму, а сама ведьма стояла, дрожала и пыталась унять колотившееся в груди сердце, пыталась вернуть себе ясность мыслей.

— Глупая, что ты там себе навыдумывала? — спросила она наконец, скрестив руки на груди. — Какой проституткой? Как?

— Я знаю, зачем вы помогли мне! Мама меня предупреждала: за молодой девушкой сутенеры погонятся… Но я не дамся! Не дамся живой!

Дурочка бросилась к кровати, схватила шнурок, которым был подвязан вышитый балдахин, и обвила вокруг своей шеи, в полной готовности задушить себя. Эрмера спокойно опустилась в глубокое плетенное кресло, провела пальцами по голове прыгнувшего на колени юного кота, и сказала, лишь слегка усталым голосом:

— Неужели я похожа на сутешершу?

— Вообще-то, да, — искренне ответила Сэрие. — А что?

— Неужели ты не узнаешь меня, девочка? — продолжала спрашивать Эрмера. — Не узнаешь этот длинный нос, этот высокий лоб, крючковатые пальцы? Не узнаешь алмазы на груди и, как же там поется, «бледную кожу, в мушках без меры»?

— «Вот рожа алмазной княгини Эрмеры», — пропела Сэрие удивленно. — Не может быть! Так вы… вы не хотите, чтобы я была проституткой?

— Упаси Горви!

— Но тогда… Ой, — она принялась быстро-быстро разматывать свою шейку, смущенно краснея и боясь поднять глаза. — Тогда зачем вы помогаете? Почему спасли меня, почему подарили мне такое красивое платье?

— Полагаю, это мой долг как человека — помочь несчастной.

— И вы ничего не попросите взамен?

— Глупая девочка, у меня есть все на свете.