И осквернил он Тофет, что на долине сыновей Еннома, чтобы никто не проводил сына своего и дочери своей чрез огонь Молоху; и отменил коней, которых ставили цари Иудейские солнцу пред входом в дом Господень … И жертвенники на кровле… которые сделали цари Иудейские, и жертвенники, которые сделал Манассия на обоих дворах дома Господня, разрушил царь, и низверг оттуда… И высоты, которые пред Иерусалимом, направо от Масличной горы, которые устроил Соломон, царь Израилев, Астарте, мерзости Сидонской, и Хамосу, мерзости Моавитской, и Милхому, мерзости Аммонитской, осквернил царь; и изломал статуи, и срубил дубравы, и наполнил место их костями человеческими.
(4 Цар 23:10–14)
В этом подробном перечне актов разрушения есть настораживающая беспощадность. Именно с нее началось то яростное отвращение к «идолопоклонству», которым полны и речи пророков, и книги мудрости, и псалмы. Возможно, древние израильтяне слишком остро ощущали притягательность религиозных символов прошлого, чтобы попросту спокойно отойти от них в сторону, как Будда при реформе древнего язычества Индии. Все-таки «идолопоклонство» – тоже часть религиозных исканий, потому что священное никогда не проявляет себя непосредственно, а всегда воплощается в чем-то ином: в мифах, предметах, зданиях, людях, созданных людьми идеях и учениях. Все символы божественного обречены на несовершенство, так как призваны выразить то, что в принципе не может быть выражено средствами, доступными человеку, что выходит за пределы нашего понимания. Однако, как свидетельствует история религии, с изменением уклада жизни старые святыни теряют силу. Божественное больше не являет себя через них, и они могут даже мешать получению религиозного опыта. Кроме того, люди способны принять символ – будь то камень, дерево или доктрина – за саму священную реальность.
Именно такие изменения происходили в религиозных воззрениях жителей Иудеи при царе Иосии. В течение трех столетий народ Иерусалима получал духовную поддержку от самых разных религиозных символов Ханаана, а теперь все они стали казаться настолько порочными, что превратились в воплощение зла. Так, Иосия и Хелкия уже не могли постичь
Дело в том, что реформа Иосии была также кампанией по возвышению Сиона. Царь старался воплотить в жизнь идеал девтерономистов, сделав Иерусалим единственным местом поклонения Яхве во всем Израиле и Иудее. В интересах централизации все прочие святые места подлежали уничтожению и осквернению. Дикое озлобление Иосии в Вефиле отчасти объясняется тем, что он крушил царское святилище, дерзнувшее соперничать с Иерусалимом. На севере священников убивали, а в самой Иудее просто переводили с их «высот» в Иерусалим на низшие ступени жреческой иерархии. Возвышение Иерусалима обернулось разрушениями, убийствами, осквернением святых мест и лишениями. Пророки считали непременными спутниками истинной веры милосердие и сострадание, а в реформе Иосии в качестве главной ценности выступали величие и чистота священного города.