Иерусалим: Один город, три религии

Тем не менее части пленников были дороги старые мифы: древние символы и предания о Сионе казались им более созвучными их теперешнему положению. Из истории религий известно, что во времена кризисов и потрясений люди с большей готовностью обращаются к древним мифам, нежели к рационалистическим формам веры. Это объяснимо с психологической точки зрения, поскольку миф способен проникнуть глубже, чем умствования, и затронуть не понятный самому человеку источник страдания, скрытый в потаенных глубинах души. В наши дни эмиграция тоже не сводится к перемене адреса – это еще и духовный слом. Лишившись своего места, изгнанники часто чувствуют, что брошены на произвол судьбы и мир внезапно стал для них чужим. С утратой «дома» – неподвижной точки в окружающем пространстве – наступает потеря основной ориентации, лишающая все вокруг смысла и цели. Оторванные от национальных и культурных корней, люди, подобно растениям, высыхают, их существование делается призрачным. Так, по свидетельству французского антрополога Р. П. Трилля, габонские пигмеи, вынужденные покинуть землю предков, восприняли это как крушение вселенной. Их создатель разгневался на них, мир погрузился во мрак – «ночь и снова ночь», – и духи предков тоже оказались согнаны с насиженного места: теперь они скитаются, навек затерянные в далеких неведомых мирах. Не внизу ли они, духи? Там ли они?

Видят ли они приношения, приготовленные для них?Гол и пуст завтрашний день.

Потому что нет более с нами Создателя;

Он больше не хозяин нашего приюта,сидящий с нами у нашего огня

(Smith, 1978, p. 119).

Потеря родины означала разрыв связи с небесами, которая одна лишь позволяла поддерживать земное бытие. В VI в. до н. э. изгнанники-иудеи выражали это ощущение, говоря, что их мир пришел к концу.

Те из них, кто желал сохранить верность Яхве и обычаям предков, столкнулись с серьезным препятствием. В горе вопрошая «Как нам петь песнь Господню на земле чужой?» (Пс 137 (136):4), пленники не просто давали волю тоске по родным местам – для них это была реальная трудноразрешимая теологическая проблема. Сегодня верующие считают, что могут обращаться мыслями к своему богу везде, где бы ни находились, – в поле, в супермаркете, в церкви. Но в древнем мире молитва в современном понимании почти не была известна. Обычай воздевать руки к небу, оборачиваться лицом в сторону Иерусалима и произносить слова мольбы или восхваления Яхве сложился у евреев в период Вавилонского пленения именно как замена жертвоприношения, которое продолжало считаться нормальной формой обращения к Богу (Bickerman, 1988, pp. 241–42). И это была новая идея, наверняка такой способ молитвы далеко не сразу стал восприниматься как нечто естественное. Именно в Вавилоне иудаизм приобрел внутреннюю духовность, свойственную осевому времени. Первые иудейские изгнанники, оказавшиеся в Вавилоне в 597 г. до н. э., вероятно, чувствовали, что оторваны от места пребывания Яхве. Его обитель находилась на горе Сион, и невозможно было построить новый храм в Вавилоне, как современные верующие построили бы церковь, синагогу или мечеть, поскольку согласно учению девтерономистов для народа Израилева существовало лишь одно законное святилище – в Иерусалиме. Подобно габонским пигмеям, первые еврейские переселенцы, должно быть, спрашивали себя, пребывает ли с ними Творец в диковинном городе, куда забросила их судьба. Раньше они собирались для совместного совершения обрядов только в местах, связанных с Яхве или отмеченных иными проявлениями священного, а в Вавилонии о таких местах пока еще ничего не было известно.