Иерусалим: Один город, три религии

Абсолютная обособленность Бога подчеркивалась тем, что лишь священники могли приближаться к сердцу святыни, Двиру. Как указывает Иосиф Флавий, первосвященнические ризы также заключали в себе космический смысл: хитон символизировал небо и землю, а наплечник – четыре элемента вселенной (Древности, III, 7, 7). Это было вполне уместно, поскольку первосвященник служил в святилище «не только от имени всего рода человеческого, но и от имени главных элементов природы – земли, воды, воздуха и огня» (Филон, Об особых законах, 1:97). Но чтобы в день праздника Йом-Кипур войти в Двир, он переодевался в белоснежное льняное облачение, уподоблявшее его ангелам – посредникам между небесами и землей. Священное пространство по-прежнему могло одаривать людей ощущением божественного присутствия, не выражаемого ни одним из доступных человеку способов. Подготовительные ритуалы, процесс восхождения на Храмовую гору, нарастание святости дворов и помещений Храма – все это помогало верующим почувствовать, что они перешли в иное измерение и пребывают в реальности, которая существует наравне с обычной жизнью, но совершенно отдельно от нее. Уровни святости на Храмовой горе выполняли функцию ступеней месопотамского зиккурата, – они превращали ровную площадку в символическую священную гору, «на вершине» которой – в Двире – находилась область божественного. Образность Храма помогала отчетливее воспринять истинный смысл земного мира, лежащий в основе бытия. Все сущее – включая разрушительные силы Йама – могло приобщиться к сокровенной святости Двира.

Во времена Ирода в Иерусалим стекалось гораздо больше паломников из Палестины и диаспоры, чем когда-либо раньше. В большие паломнические праздники – на Пасху, Суккот и Пятидесятницу (Шавуот) – в Иерусалим стекалось от 300 000 до 500 000 человек (Sanders, 1992, p. 128). Несмотря на пристальное внимание к вопросам ритуальной чистоты, эти праздники вовсе не были угрюмыми и тоскливыми мероприятиями. В священный город отправлялись всей семьей. Путь в Иерусалим был долгим, паломники шли большими группами, по вечерам устраивались на ночлег, собирались для совместных трапез, пили вино, шутили, смеялись, распевали песни. Когда они прибывали в город, разгоралось настоящее веселье. Паломники устраивались на постой в частных домах или при городских синагогах, а некоторые предпочитали встать лагерем неподалеку от города. Полагалось приносить с собой специальную «паломническую десятину», которую следовало потратить в Иерусалиме, причем не обязательно на благочестивые нужды – можно было купить мясо, вино или что-то еще для своего удовольствия. В атмосфере непринужденного веселья легко завязывались новые знакомства, устанавливались дружеские отношения, и паломники возвращались домой, с новой силой ощущая радость единения со своим народом: так праздники укрепляли одновременно связь людей с Богом и друг с другом, создавая узы взаимопомощи (Древности, IV, 8, 7; Филон, Об особых законах, 1:70).

Сами праздники тоже были временем ликования. Радостная атмосфера сохранялась все восемь дней, что длился праздник Суккот, когда иудеи из домов переселялись в шалаши из зеленеющих ветвей, оживлявшие весь город. Особенной любовью верующих пользовался праздник Пасхи. Каждая семья (или несколько объединившихся семей) приводила в Храм на заклание пасхального агнца, которого потом съедали за праздничным ужином в память об освобождении еврейского народа из египетского рабства. Самой оживленной и шумной была церемония черпания воды в праздник Суккот, символизировавшая соединение верхнего и нижнего миров. Согласно тогдашним космологическим представлениям израильтян, земля представляла собой капсулу, окруженную водой, причем верхние воды были мужскими, а опасные нижние – женскими, подобными Тиамат. Два начала желали соединиться, и это могло произойти именно в Иерусалиме – «центре мира», где встречались все уровни бытия. Раз в году «затычки», запирающие вход в нижний мир, символически открывались, и при бурном ликовании народа верхние воды смешивались с нижними. Как утверждает Талмуд, тот, кто никогда не видел этого торжества, не знает, что такое радость (Patai, Ch. 3). Черпание воды было признанием могущества первородного хаоса, который должен вторгнуться в мир, чтобы обеспечить в нем на ближайший год жизненную силу, способность к созиданию и обилие плодов.