Иерусалимский покер

Спокойно. Приближаются голоса. Патруль?

Нубар прижался к стене буфетной и задержал дыхание, пока варварская орда слуг-разрушителей не продефилировала через кухню, громко переругиваясь. Они, очевидно, шли из главной столовой, волоча мимо него что-то длинное и тяжелое, может быть несущую балку, и направлялись к задней двери. Шумная банда прошла всего в нескольких ярдах, но Нубар, темно-коричневый и неподвижный, почти сливался с клубами густого тумана.

Он забросил флягу в рюкзак и вошел в комнату для мытья посуды, где и обнаружилась самая замечательная находка этого утра — длинный засаленный халат, повешенный на шест, как звериная шкура, посреди мертвых углей бивачных костров. Очевидно, его оставила здесь какая-нибудь женщина, которая сейчас бесчинствует в другом крыле палаццо. Нубар снял халат с шеста и увидел, что это прекрасное одеяние блекло-сиреневого цвета, с большим мягким воротом, который изжевали и изгрызли годы. На бедрах красовалось по глубокому карману, а еще один карман, поменьше, был вшит на груди.

Длинный, теплый и засаленный халат, что может быть лучше в холодный зимний день? Нубар обшарил карманы.

Большая коричневатая тряпка, на которой, кажется, засохла кровь. Нубар закрыл глаза и втянул ноздрями воздух.

Сырая конина, ошибиться невозможно. В эту тряпку была завернута конина. Может быть, мясо из-под седла татарского наездника, который мчался галопом из степей Центральной Азии; едкий лошадиный пот и вес всадника вялили мясо, и в конце дневного перехода всадник мог оторвать кусок конины. Варвары. Отвратительно.

Почти полная пачка македонских сигарет «Экстра» и коробок спичек.

Губная помада и баночка румян.

Одна сережка с подвеской — круглым камешком поддельного лазурита.

Три монетки по одной лире.

Медальон, на одной стороне которого было изображено лицо Муссолини, а на другой Дева Мария.

Варвары. Дикарская рухлядь. Нубар сложил обратно в карман халата все, кроме окровавленной тряпки, которую снова понюхал. Он вытер тряпкой нос и сунул ее в рюкзак, чтобы она была под рукой. Потом он надел халат и понял, что тот действительно великолепен, — пышное одеяние шлейфом волочилось за ним по полу, вроде свадебного платья или даже коронационной мантии королевы.

Нубар хихикнул. Он несколько раз торжественно обошел кухню, надменно улыбаясь своим воображаемым восхищенным подданным. В дверях он остановился, откупорил флягу, сделал большой глоток огненной ракии и немедленно ощутил прилив сил. Он заглянул в туманную тьму коридора и хитро прищурился.

Сойти в подземный мир? А что, если пришло время познать истину?

Да, пришло, и Нубар был готов к бою. Цивилизация должна выжить, несмотря на все зверства варваров.

   Пока он надевал огромный коричневый бюстгальтер, именно в тот момент, когда он натянул одну из чашечек на голову, как ермолку философа, его осенило. В самом деле блестящий план — выбросить из головы неудачи последних месяцев, эти жалкие усилия, эти ночные шатания с «Мальчиком» в одиночестве, в дождях и туманах, среди ухмыляюшихся незнакомцев на площади перед собором Святого Марка.

Уже примерно год в подвале палаццо скапливались отчеты Разведывательного бюро уранистов, регулярно приходившие с Ближнего Востока и хранившиеся в строгом соответствии с данными раз и навсегда инструкциями. Нубар был слишком занят распространением «Мальчика», чтобы найти время заглянуть в подвал, но знал, что в отчетах содержится вся информация об Иерусалимском покере за прошлый год.

И, что гораздо важнее, он найдет там подробное описание козней, на которые пускались хитроумные преступники Мученик, Шонди и О'Салливан Бир, чтобы захватить Иерусалим и лишить его законного наследства, принадлежащего ему по праву, подлинной Синайской библии, которую около века назад нашел и зарыл в Иерусалиме его дед, — философского камня, призванного обеспечить ему, Нубару, бессмертие.

Какие новые интриги, какие дьявольские заговоры эти три зловещие личности против него замышляют?

Нубар намеревался это выяснить. А потом он издаст приказ, который положит конец их дьявольской двенадцатилетней игре и навсегда уничтожит всех троих.

Наконец-то утвердятся порядок, железная дисциплина и четкий сортирный тренаж и его, Нубара, абсолютная, непререкаемая власть. Окончательное решение.

Он больше не будет тонуть в воспоминаниях о Гронке, перестанет отчаянно пытаться разъяснить кому-нибудь, хоть кому-нибудь, значение «Мальчика». Все это теперь позади. Волевым решением он совершит то, что должно совершить в зимних туманах Венеции. Он должен пресечь Великое иерусалимское мошенничество. Он объявит им войну не на жизнь, а на смерть, и эти дураки увидят, к чему приводит непослушание, и поймут, что такое истина, — его правление, которое будет длиться тысячу лет.

Кривая улыбка Нубара превратилась в ухмылку. Он поднял факел перед кухонным зеркалом и одобрительно покосился на свое отражение.

Корсет, бюстгальтер и панталоны, чулки, засаленный теплый халат — все велико ему и выглядит солидно. Внушительный этюд в коричневых тонах, изящно окаймленный блекло-сиреневым.