И наконец,
Нубар улыбнулся, и его правый глаз тоже захлопнулся. В дыму, в клубящихся парах ртути, поднимающихся из ямы, закрыв оба глаза, он наконец мог своим третьим мистическим глазом узреть Вселенную как она есть.
И что? Неужели все окажется так, как предполагал безумный приплясывающий священник, монастырский пекарь, в начале эпической саги? Неужели заклятые враги, теснившие его, и есть Святая Троица? Отец, Сын и Дух Святой?
И тут его осенило. Пусть Святая Троица на него ополчилась, но все еще остается Дева Мария, и где же Дева Мария? Не он ли сам, Нубар, и есть Дева Мария, только переодевшаяся Нубаром? В конце концов, верят же в некоторых областях Греции, что, когда Христос родится снова, он родится от мужчины, и поэтому все мужчины там носят штаны с большим мешком на заду, чтобы поймать Спасителя, когда он появится на свет.
Невероятно. Потрясающая новая перспектива, безграничные возможности не только для него, но и для мира в целом. Он перевернул медальон в руке, и черный вулканический глаз у него на лбу слепо уставился в ревущий огонь, не различая ни дыма, ни пламени, ни пара под сводами.
Сразу перенестись в Грецию? Солнце и море, свет и Спаситель.
Нубар оскалился, и оскал застыл.
В любом случае, что так, что этак, не будь этого события, Нубара никогда бы не нашли, и его странная судьба навсегда осталась бы неизвестной.
Густой туман, уже несколько дней окутывавший Венецию, начал рассеиваться к утру 22 декабря. Туристы, жаждущие увидеть прекрасный город, быстро улучили момент, и к половине двенадцатого нечастые, но постепенно все прибавлявшиеся гондолы уже лавировали по Большому каналу.
В одной из гондол находилась группа аргентинцев немецкого происхождения, которые всецело поддерживали фашистскую политику Муссолини. Они-то и стали единственными свидетелями происшествия.
Особенно зловещим, говорили они потом, им показалось то, что роскошный палаццо обрушился беззвучно.
Секунду они восхищались его прекрасными очертаниями, проплывая мимо, — пышная и величественная деталь венецианского пейзажа, именно так они себе и представляли венецианский палаццо на Большом канале, — а в следующую секунду он пропал, просто тихо исчез в клубах дыма прямо на глазах.
Все произошло в мгновение ока. Они не могли в это поверить. Когда они открыли глаза, на том месте, где только что стоял палаццо, не было ничего, кроме неба, неба и таинственного клуба дыма, который быстро развеял ветер.
Башенные часы по всей Венеции били полдень. Палаццо рассеялся как сон, пустая мечта.
Это было так зловеще, говорили аргентинцы. Несколько минут они просидели в гондолах молча, слишком ошеломленные, чтобы говорить, уставившись в новый клочок пустоты.
Конечно, палаццо не мог рухнуть совсем беззвучно, но шум поглотил перезвон церковных колоколов. Инженеры позднее утверждали, будто именно эти объединенные усилия колоколов могли нарушить баланс хрупких конструкций палаццо. Даже клубы дыма объяснили с железной логикой, хотя поиски этого объяснения и заняли двадцать четыре часа.
Пока пораженные аргентинцы застыли в гондоле, со всего Большого канала стали подтягиваться новые группы туристов. Гондольеры высадились на берег, и то, что они увидели, поразило их ничуть не меньше, чем полицейских, прибывших уже через несколько минут.
Оказалось, что странные впечатления аргентинцев были совершенно верны, хотя и основаны на легкомысленной метафоре. В палаццо не обнаружили ни полов, ни внутренней отделки. Внутри не осталось совершенно ничего.
Рухнувший дворец действительно был
Они признались, что начали грабить, как только их наняли на работу в палаццо. Сначала уносили отдельные предметы, а потом стали вычищать целые комнаты, выдирать трубы и провода, выламывать из полов мрамор, а из стен — дерево и лепнину.