Иешуа, сын человеческий

Через несколько минут на помосте остались лишь голова девушки с остатками полевых цветов в ее пышных волосах, и еще — внутренности; представители же общин, овладевшие жертвенными кусками девичьего тела, поспешили в свои села, где их местный жрец разрежет трофей на равные половины, одну из которых закопает в землю на сельской площади, вторую разделит на равные доли по числу глав семейств, и те схоронят свои доли либо во дворах, либо на своем клочке пахотной земли.

— Все, — подытожил Главный жрец, обращаясь к Иисусу. — Останки полежат на жертвенном помосте до утра, чтобы душа сумела отлететь как можно дальше. Утром все будет сожжено на костре, а пепел развеян над полями. Грехи людские душа священной жертвы пусть унесет в небесные сферы, нас же ждет торжественный пир.

В ответ Иисус только и смог что кивнуть согласно, сам же твердо решил, покинув завтра жрецов-служителей Джайны, поспешить к белым жрецам в Джаггернаути, в страну Орисс.

Решение свое он воплотил в жизнь, несмотря на всяческие уговоры жрецов остаться с ними в качестве Главного жреца бога Джайны. Иисус понимал, сколь выгодна для жрецов хоругвь Великого Посвященного, понимал и то, как удобно и для него стать во главе крупной ветви великий религии, оставленной Рамой.

Было ли искушение? Да, было. Однако страшная картина жертвоприношения стояла перед его глазами, и он упрямо твердил и самому себе, и слугам-приставам, и жрецам-джайнаитам:

— Меня ждет новый шаг в познании Священной Истины в Джаггернауте.

Была в этом отказе и немалая опасность: обиженные упрямством жрецы могли пойти на любой шаг, но, как показало время, они все же не решились на коварство. Или, вполне возможно, подействовало на их решение влияние и самого Иисуса, и слуг, которые силой духа своего отвели от себя угрозу. Как бы то ни было, а погони за собой Иисус не заметил, ибо она не была организована, и путники спокойно поднимались по дороге все выше и выше в горы.

Конечно, спокойно — не то слово. Дорога, поднимавшаяся в горы, словно разрезала сплошные джунгли, чащоба которых не просматривалась даже на десяток метров. Никогда прежде Иисус не видел ничего подобного: деревья, вроде бы знакомые — кедр, пихта, ель, — были невероятной высоты, ибо соревновались друг с другом ухватить как можно обильней солнечных лучей, а значит, иметь в этой вечной борьбе за свет более комфортное существование; но даже если дерево гибло, не выдержав конкуренции, оно не могло упасть, а продолжало стоять в окружении более удачливых собратьев. И эти мертвые деревья, и продолжающие здравствовать — все они густо оплетены лианами. Толстыми, длинными. Словно устроились на временный покой удавы бесконечной длины. По ним, по лианам, сновали без устали шумливые обезьяны, вовсе не страшась путников.

Необычно густым и разнообразным был и подлесок: тростники, папоротники, бамбук как бы сплелись между собой, чтобы укрывать в непролазной густоте все двигающееся и ползущее, все поедающее друг друга.

Иисус поначалу с удивлением и наслаждением любовался этим буйством субтропического леса, но вскоре, незаметно для самого себя, почувствовал угнетенность: что он, маленький человечек, по сравнению с великой матерью-природой? Да тут еще жрец-слуга со своим словом-предупреждением:

— Здесь много хищников-людоедов. Только силой твоей воли, Иисус, мы сможем остаться живыми и невредимыми.

Он не сказал, что они, Посвященные, тоже напрягут свою волю. Он не имел на такое откровение права. Вот и вышло, что вроде бы вся ответственность на плечах Иисуса. Так он понял.

Но легко ли держать волю свою, душевные силы свои в постоянном напряжении, создавая вокруг себя и путников своих невидимую, но непреодолимую завесу? К такому долгому напряжению он не был натренирован, однако что ему оставалось делать, ведь он не хотел окончить свою жизнь в зубах у тигра, пантеры, рыси, а то и медведя?

Здесь, в полосе сплошных джунглей, селения встречались очень редко, и Иисусу с его спутниками нет-нет, да и приходилось коротать ночи у костра. И этому тревожному пути, как казалось, не будет конца. Однако конец бывает всему: чем выше в горы, тем джунгли редели, а села стали попадаться чаще, где путники могли спокойно отдаваться отдыху.

Вот и первый монастырь белых жрецов. Встреча теплая, ибо и сюда дошел слух о молодом Великом Посвященном, который намерен познать Священную тайну Вед в Храме Вьясы-Кришны.

Теперь он оказался под приглядом жрецов, и его сопровождали от монастыря к монастырю по горной стране Орисс, пока не достиг он со своими спутниками конечного пункта странствий — священного города Джаггернаута с его Храмом.

Узкая долина, очень похожая на его родную, с такими же вечнозелеными виноградниками, с домиками на склонах, с полосками джута, гречихи, маиса, маша и других бобовых — особенно же притягивали взор делянки, на которых алел стручками перец-чили. Эти делянки словно пылали холодным огнем.

С перевала они спустились в долину, но самого города еще не увидели, а на удивленный вопрос Иисуса проводники из белых жрецов ответили: