Игнатий Лойола

Чуть живого от страданий и начавшегося воспаления Иньиго привезли в родовой замок и сдали на попечение родственников. Тут же созвали лучших врачей, которые сразу приступили к спасению героя. Судя по всему, эскулапы направили свои силы на общее укрепление больного. Их усилия увенчались некоторым успехом, жар спал, и вот тут-то выяснилось самое неприятное. Сместившиеся кости уже начали срастаться и сделали это таким образом, что больной вряд ли смог бы когда-нибудь ходить самостоятельно. По словам самого Лойолы, «…ногу нужно было опять сломать и сызнова поставить кости на свои места <…> то ли потому, что кости были дурно составлены прежде, то ли потому, что они разошлись по дороге, но <сейчас> они были не на своих местах, и излечиться так было невозможно»[13].

С обезболиванием в те времена дела обстояли совсем не так, как сейчас. Эфир уже открыли, причем это произошло как раз в Испании. Но до описания Парацельсом его обезболивающих свойств оставалось 19 лет, а до первых эфирных наркозов — более трех столетий. Тем не менее существовала примитивная анестезия в виде отваров опия, конопли и прочих наркотических веществ, а также специальных «сонных» губок. Их пропитывали соком той же конопли или белены и поджигали, заставляя больных вдыхать усыпляющие пары. К более дешевым средствам относилась палка, которую использовали в двух вариантах: совали в зубы оперируемому, дабы помочь ему сдержать крики, или в самых критических случаях врачи просто оглушали ею пациента.

Неизвестно, пытались ли доктора облегчить страдания Иньиго. Даже если и так — им это не особенно удалось. В «Рассказе паломника о своей жизни» Лойола называет эту операцию «резней», подчеркивая ее невыносимость и бесчеловечность. «И снова устроили эту резню (cameceria),

в которой он — равно как и во всех прочих, каковые ему довелось претерпеть и ранее, и впоследствии, — не вымолвил ни слова и ничем не выказал своих страданий, разве что крепко сжимал кулаки».

После столь грубого хирургического вмешательства состояние раненого начало стремительно ухудшаться. Он перестал есть, и даже далекие от медицины люди видели у него признаки близкой смерти. В праздник Рождества Иоанна Крестителя, 24 июня, врачи, потеряв всякую надежду, посоветовали больному исповедоваться. Он принял таинство елеопомазания больных, но ничего не изменилось. Так прошло еще четыре дня. Иньиго находился между жизнью и смертью. 28 июня, в канун Дня святых апостолов Петра и Павла, состояние Лойолы стало критическим, и медики дали ему срок до полуночи, не больше. Но в полночь вместо ожидаемой смерти наступило улучшение.

Многие биографы святого Игнатия обращают внимание на связь исцеления с праздником апостола Петра. Сам Лойола тоже отметил этот факт, когда диктовал свой «Рассказ паломника»: «Означенный больной всегда чтил святого Петра, и вот Господу нашему было угодно, чтобы в эту самую полночь его состояние стало улучшаться».

Казалось бы, с этого момента и должно было начаться преображение и обращение нашего героя, но у Иньиго все происходило крайне своеобразно. Через несколько дней, почувствовав достаточно сил, он осмотрел свои ноги и обнаружил, что кость ниже колена не сложилась с другой и осталась торчать, образуя неприглядный нарост. К тому же одна нога оказалась короче другой. Лойола вызвал врачей и поднял страшный скандал[14]

. Эскулапы не знали, как успокоить его. Они-то гордились своей работой. Пациент не только удивительным образом выжил, но даже, скорее всего, сможет ходить, хотя до операции это не представлялось возможным. Иньиго же пребывал в отчаянии. Он совершенно не мыслил жизни без своих любимых модных, облегающих сапог. А как их наденешь с таким уродством?

Побушевав немного, он подошел к решению проблемы практически — спросил хирургов: нельзя ли просто срезать мешающий нарост, да и дело с концом? «Разумеется, можно», — ответили те, добавив: страдания при этом будут намного сильнее, чем все, перенесенные пациентом до сих пор. Ведь он же сам прекрасно видит: для придания его ноге более эстетического вида придется резать кожу и мясо, прежде чем нож хирурга доберется до кости.

Присутствовавший при этом разговоре Мартин де Оньяс пришел в ужас и принялся уговаривать младшего брата оставить несчастную ногу в покое. Но Иньиго проявил свое знаменитое упрямство: не откажется от любимых сапог и все тут! «Он был живым и изящным юношей, — объясняет Рибаденейра, — очень любил изысканно одеваться и красиво жить».

Засим последовала новая, еще более страшная «резня», каковую Лойола, по собственным воспоминаниям, «перенес с обычным своим терпением». Ему срезали кусок плоти, спилили торчащую кость и прописали множество целительных мазей, которые вкупе со специальными растягивающими устройствами должны были сделать ногу длиннее. Вряд ли это сильно помогло, зато страданий, несомненно, добавило.