Игнатий Лойола

В самом деле, разве мог бы Господь, который есть безусловное благо и который желает сохранить каждое из своих творений, вложить в сердце человека мысль, явно ведущую к разрушению души, тела и рассудка? Разумеется, нет. Но зато как легко может враг обмануть ослепленного страстью человека, чуть-чуть подыграв ему. Иньиго, воин и стратег, не мог не вспомнить, как опасно в пылу атаки броситься за якобы убегающим противником и тем самым оторваться от своего отряда. Что в результате? Ты попадаешь в ловушку и погибаешь, твой отряд ослаблен, поскольку любой солдат на счету, а враг торжествует.

Лойола вынужден был признать, что в желании святости совершенно утратил разум и осторожность, чуть не став легкой добычей для Сатаны. А ведь его гибель от излишнего поста была бы укором для церкви, дурным примером для дерзающих, но сомневающихся. Заморивший себя голодом католик в глазах людей стал бы не героем, а посмешищем. Такого удовольствия бесам Иньиго предоставлять не собирался и прекратил упорствовать в благочестивом саморазрушении, вызванном безрассудством.

Будто поднявшись на высоту птичьего полета, он смог разглядеть свою огромную гордыню. Но она уже не имела над ним прежней власти, поскольку милосердие Божие оказалось несоизмеримо больше.

Глава девятая

ШАТКИЕ МОСТКИ,

ВЕДУЩИЕ К СВЯТОЙ ЗЕМЛЕ

Маленькая Манреса стала тем алхимическим тиглем, в котором природа Иньиго переплавилась, дух его закалился, очистился — и миру явился Игнатий Лойола. Святой Нового времени, основавший один из самых мощных и сильных католических орденов.

Весь этот период он чувствовал, как его наставляет сам Господь, будто учитель — несмышленого школяра. Иньиго постепенно научился смирять дикие экстатические порывы и начал по-настоящему продвигаться к своей цели.

Военачальник, человек действия, он и в новом своем бытии не утратил ясности мысли и трезвости взгляда. Будучи человеком средневекового склада ума, он доверял видениям. Но не просто доверял, а использовал их, пытаясь анализировать собственное сознание. И в этом проявилось его удивительное новаторство. Вспомним: до рождения Фрейда с его психоанализом оставалось еще более трех веков.

В первой половине XVI века в Европе еще господствовала католическая теология. Мы привыкли воспринимать ее как некое отвлеченное умствование. Всем известный пример — средневековый спор, сколько ангелов сможет уместиться на кончике иглы. Между тем именно католическое богословие, стоящее где-то посреди этики и логики, дало немало энергии светской европейской философии. Стройная система богословского образования породила целую плеяду великих мыслителей Средневековья и Ренессанса.

Но Иньиго во времена манресского периода понятия не имел о богословских традициях — он и латынь-то разбирал по складам. Оттого сложнейшие теологические вопросы решал с поразительным простодушием и непосредственностью, как дитя или поэт. Да, в сущности, он и стал ребенком, по-детски доверясь Тому, Кто им руководил.

Так, размышляя о Троице, Лойола узрел ее в виде «фигуры из трех клавиш» и был потрясен до глубины души. По собственным воспоминаниям, он даже прорыдал потом целый день. Несмотря на всю причудливость данного видения, такая метафора для понимания феномена «нераздельности и неслиянности» очень выразительна.

Сочетание трех различных звуков в одном гармоничном аккорде ничем не хуже знаменитого объяснения троичного догмата святым Патриком на примере листа кислицы (ведь ирландский shemroc — это именно кислица, а не клевер) или классического примера Тертуллиана — солнце, луч, вершина луча или корень, дерево, плод. Читал ли Иньиго Тертуллиана? Без сомнения, нет. Почти наверняка в тот период своей жизни он и не слышал о таком богослове. Он ведь и жития святых поначалу читал с трудом, тоскуя по рыцарским романам.

Догмат о Троице Лойола познавал самостоятельно, равно как и многие другие теологические тонкости. Так же, на практике, он обрел дар распознавания духов. В «Автобиографии»[24]

Иньиго описывает это так: паломник постоянно созерцал некое прекрасное видение, доставлявшее ему великое утешение. Видение это принимало облик змеи «со множеством каких-то <блесток>, сверкавших, словно глаза, хотя это не были глаза».

Лойоле понадобилось несколько месяцев для понимания природы этого явления. В очередной раз «озарившись» у подножия придорожного креста, он вдруг явственно понял, что очаровался демонами.

Удивительный момент. Погрузившись в визионерство предельно глубоко, Лойола в итоге создал не тихое братство созерцающих, а самый деятельный из католических монашеских орденов. Почему так случилось?

Но разве могло быть иначе? Ведь настоящий рыцарь всегда ищет подвига, а Иньиго не перестал быть рыцарем, хотя оставил свой меч на стене храма, оделся в рубище и полностью сменил образ жизни. И духовный подвиг Лойола понимал так же по-солдатски: поставить цель и достичь ее любой ценой.