Игнатий Лойола

Когда они плыли в Святую землю, судно не раз попадало в сильную бурю, и теперь все молились о хорошей погоде. Господь услышал пилигримов: как они только отошли на значительное расстояние от берега, наступил штиль. Путешествие растянулось на неопределенный срок, а припасов на корабле оказалось негусто. Полубольные заболели окончательно, один паломник даже умер. Берегов Кипра достигли только 14 октября. Тут же начались новые сложности и унижения.

С Кипра до Венеции отправлялось несколько кораблей: какое-то турецкое судно, крошечное суденышко, а также большой и красивый корабль «Малипьера», принадлежавший венецианцу Джеронимо Контарини и оборудованный по последнему слову тогдашней техники. Хозяин назначил высокую плату за проезд до Венеции — целых 15 дукатов. Он наотрез отказался везти Лойолу бесплатно. Когда другие паломники просили за своего нищего товарища, капитан лишь засмеялся: раз уж он у вас такой святой, пусть добирается, как святой Иаков. Это была довольно злая шутка. После мученической смерти апостола Иакова в Святой земле ученики положили его обезглавленное тело в лодку — и утлое суденышко чудесным образом достигло берегов Испании, где святой когда-то проповедовал. Его выбросило на берег в устье реки Улья, на месте будущего возникновения города Сантьяго-де-Компостела.

К счастью, капитан маленького кораблика оказался более благочестив — и разрешил Иньиго взойти на борт. Мы не знаем названия этого судна, но оно единственное из всех достигло Венеции. Словно в наказание за кощунственные речи капитана, мощный корабль Контарини затонул, едва покинув Кипр. Турецкое судно тоже погибло в шторме, никто даже не знал точного места его крушения. Спастись, скорее всего, там не удалось никому.

Когда Иньиго, наконец, достиг Италии, уже стояла зима, заканчивался декабрь.

Дул ледяной ветер, шел снег, а одежда нищего паломника совсем не соответствовала сезону. Судя по «Автобиографии», он не имел «…другой одежды, кроме штанов из грубой ткани до колен, оставлявших икры голыми, башмаков, хубона[34]

из черной ткани со множеством разрезов на спине да короткой ропильи[35], толку от которой было мало».

Кораблик причалил не в Венеции, а в Апулии. Дальше пришлось добираться самостоятельно — примерно 765 километров. Можно представить, с каким огромным трудом Иньиго проделал этот тяжелейший переход. Кроме того, теперь перед ним стоял крайне важный вопрос: что делать дальше? Неужели о проповедях среди язычников придется забыть?

Лойола был не единственным святым, чьи благочестивые планы обрушились из-за непреодолимых препятствий. Святой Антоний Падуанский тоже мечтал о миссионерстве и даже достиг берегов Африки. Но жестокая болезнь оказалась сильнее мечтаний. Ему пришлось возвращаться в Европу, практически не приступая к проповедям. Святой Доминик тоже всю жизнь желал отправиться за море, дабы нести свет Христовой веры непросвещенным душам. Но заботы об ордене и многочисленные обязанности не позволили ему осуществить задуманное. Отказавшись от мечты, и Антоний, и Доминик пришли к одной и той же мысли: твоя нива там, где ты очутился. В самом деле, кто сказал, что в проповеди и наставлении нуждаются лишь язычники и неверные?

Иньиго шел сквозь холод и снег, постепенно проникаясь уверенностью, что Господь сохранил ему жизнь не напрасно и вывел из Святой земли вовсе не потому, что Лойола был недостоин Иерусалима. Обращение язычников — безусловный подвиг. Но сколько единоверцев блуждает во тьме греха! Он вспомнил распутных матросов с «Негроны», чьи нравы он бесстрашно обличал, рискуя оказаться за бортом. Эти люди ведь все формально принадлежали к Христовой церкви. А сам он во дни юности? В монастыре на горе Монсеррат ему пришлось в течение трех дней описывать свои грехи, так много их накопилось.

Если францисканский провинциал отказал ему в просвещении язычников, он будет учить крещеных, но позабывших Господа европейцев. Чудом не замерзнув в пути и не заболев, он уже не сомневался в своей миссии: наставлять заблудших словом и делом, служа им живым примером. Вот только с чего начать?

Венеция была на этот раз не очень-то гостеприимна. Богатый испанец, устроивший паломнику встречу с дожем, не забыл о нем и снова помог деньгами, но помощь оказалась чисто номинальной. Суммы в 15 или 16 юлиев точно бы не хватило на обратную дорогу в Испанию. Юлий — старинная итальянская монета — равнялся одной десятой дуката, а как мы помним, проезд на корабле Контарини только от Яффы до Апулии стоил 15 дукатов. Также венецианский благодетель подарил Иньиго кусок ткани, который тот «многократно сложил и поместил себе на живот из-за стоявших тогда сильных холодов».